Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

– Я пришел увидеться с Эрнесто.

– А ты кто?

– Томми. Томми Торстенссон. Томми Т.

– Как тебя представить?

– Томми Т.

– Чем докажешь?

Томми думал, что из-за болезни Эрнесто отошел от дел, но охрана и требования к безопасности говорили об обратном. Томми достал бумажник и поискал там пресс-карту, которая, как он надеялся, убедит качка, похожего на Вина Дизеля: тот же непробиваемый яйцевидный череп и неуловимый взгляд.

Не успел Томми достать пресс-карту, как услышал женский голос:

– Проходи, Томми. Está bien, Mario. [45] Все в порядке, Марио ( исп .).

В прихожей стояла Альма. Рядом с Супер Марио она казалась совсем худой и хрупкой, словно качку достаточно дотронуться до нее указательным пальцем, чтобы переломить, но Томми знал, что она крепкой породы.

Они с Эрнесто познакомились еще подростками, она была с ним в джунглях во время боев с партизанами, которые со временем переросли в клановую войну. Их группа была из тех, у кого все сложилось лучше других, во многом благодаря тактическим способностям Альмы в бою и психологической проницательности на бивуаках. Кому можно доверять, кому налить стопку, а кому пустить пулю в затылок.

К тому же она была выносливой, как можжевеловое дерево. После засады, в которой Эрнесто сильно пострадал и в результате которой они в итоге эмигрировали, она три дня тащила его двадцать километров вдоль высохшей реки, пока они не пришли в деревню, где ему могли оказать помощь. Все это Эрнесто рассказывал Томми с трепещущим во взгляде пламенем гордости.

Томми вошел и пожал ей руку. Рука была холодной и костлявой, как птичья лапа. В Альме не было ни капли дружелюбия, а с возрастом черты ее лица стали еще резче. Из-за морщинистой кожи, покрывающей голову, казалось, что вся она сделана из того же можжевелового дерева, что и ее душа.

– Как он? – поинтересовался Томми.

– Сам увидишь, – ответила Альма. – Ждет встречи с тобой.

– Он не хотел, пока его не прижали к стенке.

– Скажи то же самое иначе.

Шведский Альмы – что произношение, что словарный запас – был далек от совершенства, а поскольку сказать «я не понимаю» было не в ее стиле, она перекладывала ответственность на того, кто произнес непонятную ей фразу, и требовала переформулировать.

– Я заставил его захотеть со мной встретиться, – сказал Томми, делая ударение на каждом слове.

– Нет, – возразила Альма. – Сейчас он хочет тебя видеть.

Томми пошел за Альмой по коридору к дубовой двери, которая вела в кабинет Эрнесто. Вспомнил, что за ней находится великолепная комната с антикварной мебелью, предметами южноамериканского искусства и коврами, пахнущими сигарами. Он предполагал, что Эрнесто будет лежать в постели в одной из спален, но, видимо, сегодня был не тот случай.

Альма негромко постучала в дверь и сказала:

– Mi amor? Tommi está aqui. [46] Любовь моя, Томми пришел ( исп. ).

Из комнаты послышалось что-то вроде «venga, venga» [47] Давай-давай ( исп .). . Альма открыла дверь и кивком пригласила Томми войти.

Запах смерти, который чувствовался на лестнице, в квартире усилился, а сейчас Томми находился в его эпицентре. Как ни странно, запах стал более приятным, когда из ужасного предчувствия превратился скорее в вещь в себе.

Комната, которую Томми помнил загроможденной, теперь выглядела противоположным образом. Там не было почти ничего . Стены голые и белые, на паркете нет ковров, единственными предметами в комнате было кресло, в котором сидел Эрнесто, и табуретка перед ним. От былой роскоши здесь остался лишь запах сигарного дыма. Томми вошел, дверь за ним закрылась, и шаги отозвались эхом.

Раньше Эрнесто был крупным мужчиной. Не таким, как его охранники, но достаточно большим и крепким, чтобы о подвиге Альмы в русле реки сложили героические песни. Теперь она смогла бы спокойно взвалить его на спину и бегать трусцой.

Невероятно, сколько можно пожирать тело изнутри, прежде чем оно испустит дух. Эрнесто напоминал скелет, обтянутый почти прозрачной, словно покрытой лаком кожей. Он был одет в белую рубашку с короткими рукавами, из которых торчали узкие, как рукоятки клюшек для флорбола, руки. Ноги накрыты пледом, а рядом – капельница, трубка от которой уходила в локтевой сгиб. Томми подошел и взял его обессиленную и вялую руку в свою.

– Привет, Эрнесто, – сказал он. – Что стало с меблировкой?

Эрнесто с непониманием повернул голову в сторону. По-шведски он говорил лучше Альмы, но, казалось, то ли не расслышал вопрос, то ли не знал слово «меблировка» , так что Томми разъяснил:

– Мебель. Где вся мебель?

– На складе, – ответил Эрнесто. – В Чисте.

Вопрос Томми касался скорее самого отсутствия мебели, чем ее местонахождения. Вероятно, Эрнесто это понял, поскольку хитро прищурился и сказал:

– Садись.

Томми, как смог, устроился на табуретке, с которой по краям свисала его задница, от полуфабрикатов ставшая чрезмерно объемной. Возникло ощущение аудиенции , и встреча, видимо, так и задумывалась. Довольно долго они сидели друг напротив друга в тишине, и Томми пришлось изменить положение, чтобы ноги не свело судорогой. В конце концов Эрнесто произнес:

– Редукция.

– Прошу прощения? – переспросил Томми и подался вперед. – Редукция?

– М-м-м, – промычал Эрнесто и кивнул, так что задрожала дряблая кожа на шее. – Редукция. Убрать, понимаешь? Смерть заберет все. Не останется ничего. Ничего. Поэтому я тренируюсь. Привыкаю.

– Ладно, – сказал Томми. – Идею я понял. Вот только непохоже, чтобы ты редуцировал свою деятельность.

– Как ты узнал? – спросил Эрнесто. – Про бак?

Было не время рассказывать об односторонней коммуникации с Экисом, пока Томми не узнает позицию Эрнесто, поэтому он поделился деталью, о которой вспомнил, только когда Экис прислал фотографию партии кокаина.

– Заходил к Семтекс-Янне, – сказал Томми. – Знал, что партия уже попала в оборот, что она окажется у него. Видел гидрокостюмы и резиновую лодку, сложил два и два.

– Он это все даже не убрал? Вот идиот.

Чтобы случайно не подписать Янне смертный приговор, Томми поторопился ответить:

– Нет, это лежало среди кучи другого мусора, но я уже был в курсе, так что…

Эрнесто остановил его, устало подняв руку:

– Почему ты его защищаешь?

– Я буду писать его биографию.

В надежде отвлечь Эрнесто от мыслей о наказании, которое Янне должен был понести за свой просчет, Томми рассказал о задумке написать панегирик, содержащий все, кроме криминальной деятельности Янне, и провел параллель со Златаном и Давидом Лагеркранцем. Когда он закончил, Эрнесто сначала смотрел на него несколько секунд, а потом разразился таким глубоким и продолжительным смехом, что в его нынешнем положении это выглядело смертельно опасным. Исхудавшее тело сотрясали спазмы, а воздух выходил из легких шипящими толчками.