Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Наконец дверь открывается. Все устремляются в кабинет следом за комиссаром.

Рауль идет последним. Когда он уже собирался войти внутрь помещения, на его плечо легла чья-то рука, и он услышал над ухом такие слова:

– Секреты Эрика никого не касаются!

Рауль оборачивается, едва сдержав крик. Рука, лежавшая на его плече, теперь приложена к губам человека с лицом цвета черного дерева, с нефритовыми глазами и каракулевой шапочкой на голове… Перс!

Неизвестный по-прежнему прижимает пальцы к губам, призывая к молчанию, и в тот момент, когда изумленный виконт собирается спросить о причине его таинственного вмешательства, он, поклонившись, исчезает.

Прежде чем последовать за полицейским комиссаром господином Мифруа к господам директорам, читатель позволит мне поведать о некоторых необычайных событиях, которые только что происходили в том самом кабинете, куда секретарь Реми и администратор Мерсье безуспешно пытались проникнуть и где господин Ришар и господин Моншармен наглухо закрылись с намерением, о котором читатель еще ничего не знает и которое мой исторический долг – я хочу сказать, мой долг историка – повелевает не скрывать от него более.

Я уже имел случай заметить, что за последнее время настроение господ директоров изменилось к худшему, и дал понять, что падение люстры при известных обстоятельствах было не единственной тому причиной.

Итак, пришло время сообщить читателю – вопреки горячему желанию господ директоров навсегда сохранить в тайне подобное событие, – что Призрак сумел-таки преспокойно получить первые двадцать тысяч франков! Ах, ну конечно же, дело не обошлось без сетований и зубовного скрежета! Однако свершилось это наипростейшим способом.

Как-то утром господа директора обнаружили у себя на столе готовый конверт. Конверт, на котором значилось: « Господину П. О. (лично)», сопровождался маленьким посланием самого П. О.:

«Настал момент выполнить договорные обязательства. Положите двадцать банкнот по тысяче франков в этот конверт, запечатайте его собственной печатью и вручите мадам Жири, которая сделает все необходимое».

Господа директора не заставили просить себя дважды; не теряя попусту времени и не задаваясь бессмысленными вопросами о том, каким образом эти дьявольские поручения могли попадать в кабинет, который они старательно запирали на ключ, директора сочли случай удобным, чтобы разоблачить таинственного вымогателя. И, все рассказав под большим секретом Габриелю и Мерсье, они положили в конверт двадцать тысяч франков и вручили его, не требуя никаких объяснений, восстановленной в своей должности мадам Жири. Билетерша не выразила ни малейшего удивления. Стоит ли говорить, что за ней следили! Впрочем, она тут же отправилась в ложу Призрака и положила драгоценный конверт на полочку у бортика. Оба директора, а вместе с ними Габриель и Мерсье, спрятались таким образом, что этот конверт они ни на секунду не теряли из вида не только во время всего представления, но даже после, ибо конверт так и остался лежать на месте, а следовательно, и те, кто следил за ним, тоже не двигались, но театр опустел, мадам Жири ушла, в то время как господа директора, Габриель и Мерсье по-прежнему оставались на своих местах. Наконец они устали ждать и вскрыли конверт, удостоверившись сначала, что печати не сорваны.

Сначала Ришар и Моншармен решили, что банкноты целы, однако вскоре заметили, что это совсем не те. Двадцать настоящих банкнот исчезли, а вместо них в конверте оказались двадцать лотерейных билетов «Сент-Фарса»! Они пришли в ярость, потом в ужас!

– Это трюк посильнее, чем у Робера-Удена! [11] Робер-Уден Жан Эжен (1805–1871) – французский иллюзионист. – воскликнул Габриель.

– Да, – согласился Ришар, – и стоит гораздо дороже!

Моншармен хотел тут же послать за комиссаром. Ришар воспротивился – у него наверняка был свой план.

– Не стоит выставлять себя на посмешище! – сказал он. – Весь Париж будет смеяться. П. О. выиграл первый тур, а мы выиграем второй.

Вероятно, он думал о следующей месячной плате.

Тем не менее их так ловко провели, что в течение последующих недель они не смогли преодолеть некоторого уныния. И это вполне понятно. Им следовало бы тогда же обратиться к комиссару, но не надо забывать, что господа директора не оставляли мысли о том, что вся эта странная история могла быть всего лишь отвратительной шуткой, подстроенной их предшественниками, а потому не стоило ничего разглашать, не узнав, в чем тут загвоздка.

С другой стороны, мысль эта временами вытеснялась у Моншармена иным подозрением, зародившимся у него относительно самого Ришара, который тоже горазд был на шутовские выдумки. Так вот и получилось, что, будучи готовыми ко всякого рода случайностям, они дожидались поворота событий, глаз не спуская с матушки Жири, которую Ришар не хотел ни во что посвящать.

– Если она сообщница, – говорил он, – то банкноты теперь уже далеко. Но, на мой взгляд, она просто дура!

– Дураков в этом деле хватает! – задумчиво возражал Моншармен.

– Да разве можно было предположить такое?.. – простонал Ришар. – Но не бойся, в следующий раз я приму все необходимые меры…

И вот следующий раз наступил и пришелся на тот самый день, когда суждено было исчезнуть Кристине Дое.

С утра – послание Призрака, напоминавшего им о сроке платежа.

«Сделайте как в прошлый раз. Все прошло очень хорошо. Отдайте конверт, в который вы положите двадцать тысяч франков, превосходнейшей мадам Жири».

Записка сопровождалась, по обыкновению, конвертом, который оставалось только наполнить.

Операция должна была осуществиться в тот же вечер за полчаса до спектакля. Итак, мы проникаем в директорское логово примерно за полчаса до того, как поднимется занавес этого памятного представления «Фауста».

Ришар показывает конверт Моншармену, затем пересчитывает при нем двадцать тысяч франков и кладет их в конверт, но не запечатывает его.

– А теперь, – говорит он, – зови матушку Жири.

Послали за старухой. Она вошла, изобразив великолепный реверанс. На даме было все то же платье из черной тафты, только теперь оно приобрело лиловато-ржавый оттенок, и шляпа с перьями цвета сажи. Судя по всему, настроение у нее было прекрасное.

– Добрый вечер, господа! – заговорила она сразу. – Это, верно, опять по поводу конверта?

– Да, мадам Жири, – любезнейшим тоном сказал Ришар. – По поводу конверта. И по поводу еще одной вещи.

– К вашим услугам, господин директор, к вашим услугам!.. А что это еще за вещь, позвольте спросить?