Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

Они прошли ещё два квартала вдоль шоссе, свернули налево и углубились во дворы. По правую руку был хлебопекарный комбинат, там что-то стучало и шумело; иногда в небо взмывала струя пара, которую ветер тут же рвал на части. Там кипела работа. Людям нужно что-то есть. Кирилл шёл вдоль его забора. Миновал автозаправку (закрытую), автобусную остановку (на которой никого не было). Если идти дальше, никак невозможно миновать парк имени Гагарина с его прямыми, как стрелы, аллеями. Вдруг вспомнился любитель хурмы, подросток, которого пришлось так некрасиво отправить в нокаут.

Спелая, пусть и слегка подмороженная, хурма навела на мысли о еде. Здесь был небольшой рынок, но прилавки оказались закрыты. Игорь решил быстренько пройти по рядам — вдруг найдётся кто-то, у кого жажда заработать пересилит материнские инстинкты? Как только он сделал шаг, из вагончика для охраны выбрался матёрый детина в чёрной куртке, уставился злобными глазками на Игоря.

— Как дела? — спросил Игорь. — Не найдётся чего пожевать? За деньги, конечно.

— Твой? — спросил детина, кивнув на удаляющуюся спину Кирилла. Отсюда казалось, что с мальчиком всё в порядке: он бредёт, захваченный внезапной мечтой, некими чудесными образами, что часто посещали его раньше. Игорю впервые захотелось узнать, что это за мысли.

— Мой.

— Не подпускай его ко мне. Не люблю бредущих. Не посмотрю, что ребёнок был, разнесу башку, и точка.

Игорю подумалось, что он уже слышал сегодня это слово. «Бредущий»…

— Если бы я был ему авторитетом, я бы предупредил. Но если честно, мы с тобой ему нафиг не сдались.

Детина отступил на шаг, не отрывая колючих глаз от Игоря, запустил руку в проём вагончика, и на свет божий появилось нечто восхитительное — обёрнутая тестом сосиска, присыпанная пронзительно-оранжевой морковкой. В животе у Игоря затрепетало. Отчасти оттого, что на свет могла появиться винтовка — почему бы и нет? Кто этих чокнутых охранников знает. Отчасти, конечно, от голода.

— Пятьсот.

— Пятьсот? Да я дешевле сам её рожу.

Детина усмехнулся.

— Вперёд и с песней. Только учти, в супермаркет ты забежать не успеешь — выродка своего потеряешь. Вряд ли ты взял с собой наручники, чтобы к столбу его пристегнуть. И потом — супермаркет сегодня не работает. Я проверял.

Игорь поморщился и, стараясь не доставать из кармана кошелёк, вытянул из него фиолетовую бумажку. Детина проверил деньги на свет и, после того как обмен окончательно свершился, внезапно участливо спросил:

— Пакетик нужен? Салфеток нет.

— Пакетик полтинник?

— Бесплатно.

— Нет, спасибо. Ну, бывай.

И Игорь побежал дальше, на ходу откусывая от хот дога. Подумать только, какие люди изворотливые твари! Мы греемся друг об друга ночами, ходим на двух ногах и умеем провести языком по внешней стороне губ так, чтобы было щекотно, но даже не подозреваем, что в каждом из нас живёт ящерица с холодным склизким брюхом и расчётливыми мыслями. Те, кто не умеет выпускать свою анаконду на свет, однозначно плохо кончит… причём — Игорь вдруг понял это с необыкновенной ясностью, — кончит в самые ближайшие дни, если только это не репетиция апокалипсиса. Неизвестно, что будет дальше, но ясно одно — правительство, привлеки оно хоть миллион волонтёров, ничего не сможет исправить в человеческих сердцах. В умах, которые, охлаждаясь, внезапно понимают, что своя шкура всяко ближе к телу.

Что укрепляло Игоря в его странном фатализме — так это многочисленные тревожные знаки. Пятно крови на асфальте, замёрзшая лужица — тело куда-то оттащили, а может, оно в одном из этих сугробов, ждёт подальше от глаз честных людей приезда скорой или лета.

Свободно бегали собаки — нюхали всё вокруг, рылись в мусоре, скалили друг на друга зубы. Пытались лизать снег вокруг замёрзшего кровавого пятна, скребли его когтями. Игорь никогда бы не мог подумать, что в их районе столько бродячих собак. На тебя косились с каким-то человеческим выражением, человеческими глазами — как будто все, кто умер позапрошлой ночью, перевоплотились в хвостатых бродяжек. Игорь не знал, что сталось с тем подростком, которого ему не посчастливилось повстречать вчера, но подумал что вон той, рыжей с белым, тонконогой собачонке вполне подошли бы его очки. Идеально подошли бы.

Чьи-то растоптанные, измятые вещи — шапка и шарф, и даже варежки, как будто бы детские. Выглядели они, словно их долго топтали противники ношения шарфов, и шапок, и варежек, и другой одежды, надев ради этого случая берцы. Игорь носком ботинка подцепил шапку и перевернул, но не стал смотреть (а вдруг там чьи-то мозги?), а просто прошёл дальше, чтобы заглянуть в окна машины с разбитым боковым стеклом. Кажется, там кто-то спал. Не выносить сор из избы… это, конечно, можно, но что если мешок в который прячут весь этот сор скоро возьмёт и порвётся? Тогда ничего уже нельзя будет поделать.

Тут-то Игорь вдруг заметил, что они не единственные вышедшие на дорогу в неизвестность этим утром. Сначала нахлынуло облегчение, а потом кровь в венах на мгновение застыла, заставив кожу покрыться холодными мурашками. Они появлялись как будто из-под земли, точно злобные карлики, напялившие белые неподвижные маски. Здесь, там, ещё там. За забором мелькает чья-то весёлая шапочка в виде хрюшки из игры Angry Birds. Кто-то на глазах Игоря перелез через балкон на втором этаже и упал в сугроб… поднялся, не отряхнувшись и загребая руками, принялся выбираться на твёрдую поверхность. До того непривычно было видеть подобную картину, что голова Игоря как будто обрела возможность вращаться вопреки всем законам анатомии. Стало немного страшно.

Между тем ветер пригнал стада туч и начал их доить, пролив на землю первые капли зимнего молока. Игорю вдруг захотелось стука дождя, но был только снег, много снега, целый мир снега, который, падая с неба, заполнял собой всё свободное пространство, как большой пушистый кот. Колесо обозрения — сахарный бублик, маячивший над тощими руками деревьев — почти полностью утонуло в его шерсти.

Игорь обнаружил, что они уже у входа в парк Гагарина. Индийская тропа, ступая на кошачьих лапах, пробиралась среди деревьев и становилась в их тени по-настоящему дикой, необузданной. Кажется, стоит отвернуться лицом к какому-нибудь дереву, скажем, вон к тому дубовому стволу, досчитать до десяти — и обнаружить себя посреди настоящей лесной чащи.

— Эй, пацан! — рявкнул Игорь, больше чтобы немного себя подбодрить.

Стоп… а где пацан? Снег застилал Игорю глаза, ветер пел над ухом что-то из репертуара Black Sabbath. Он бросился вперёд, размахивая рукавами. Увидел возле кормушки для птиц, в стороне от центральной аллеи, фигуру, с воплем облегчения подскочил, развернул… белое лицо уставилось на него стеклянными глазами. Губы казались изгибами церковного колокола — такие же холодные и звонкие на морозе. Игорь отшатнулся, едва не свалившись в сугроб. Постарался истерически захохотать (рассудив, что всё лучше, чем позволять нижней челюсти трястись в приступе ужаса), но горло соглашалось только на икоту. Все они чем-то похожи теперь друг на друга, и всё же Ленка не очень обрадуется, если муж приведёт не того ребёнка.