Алан Кранк - Кормилец

Потом стук насоса стал стуком в дверь. Тихим, но настойчивым. Трава пожухла, коровы ушли, и замолкли кузнечики. Пришла беда – отворяй ворота , – напевал внутренний голос. Внизу зашушукались голоса. Как будто люди боялись побеспокоить его. Как будто он был тяжелобольным или даже мертвым.

«Глупости, – оборвал он нелепую мысль. – Люди внизу собрались не из-за меня».

Что-то плохое случилось с детьми. Он представил два маленьких гроба на табуретках в прихожей и раскрыл глаза. За окном светило солнце.

Память полностью восстановила события вчерашнего дня, и он не удивился, обнаружив, что спал одетым. Одежда была сырой и холодной. Немного прихрамывая на затекшую правую ногу, он вышел из кабинета и наткнулся на мать. Она не была у них в гостях с майских праздников. Все не выпадало повода. Мать протянула к нему сухие морщинистые руки и сквозь слезы что-то прошептала.

– Все обойдется, мам. Вот увидишь, все обойдется. – Игорь обнял ее, прижал к себе и почувствовал, как содрогается в еле слышных рыданиях слабое высохшее тело. – Ты давно приехала? А кто там на кухне?

Она что-то ответила, но он снова не разобрал. Игорь подвел ее к дивану, на котором спал, и мягко усадил.

– Побудь здесь. Я принесу воды.

Гробов в прихожей не было, но сборище шепчущихся людей с печальными лицами все равно напоминало похороны. Люди кивали Игорю и опускали глаза. Некоторых он угадывал. Соседей: живодера Федю и хозяина убитого кота Мишу, вчерашних полицейских (сегодня они были без собаки), следователя Кононова. В углу, на диване, сидела женщина в светлых джинсах. Кажется, это была Алла – подруга Марины по работе. Рядом с ней сидела другая женщина, постарше. Возможно, учительница Лизы по географии. Кем мог быть парень с целлофановым пакетом перед входной дверью, Игорь не знал.

С кружкой чая в руках к нему подошел Вадик.

– Привет, – свояк приобнял Игоря и тут же отстранился. – Как ты?

– Заскучал наверху и решил присоединиться к вечеринке. Ты с Леной?

– Ленка с ночи у тещи. Давление опять за двести. «Скорую» вызывали. Как бы не инсульт. Я позвонил неврологу – есть у меня знакомый. Посмотрит ее после обеда. Но ты ж ее знаешь, в больницу бабка не ляжет. Скорее в гроб. Через час встречаемся с ребятами. Сегодня возьмем кольцо пошире и будем больше говорить с людьми. Наверняка детей кто-то видел.

– А где Марина? – спросил Игорь.

Вадик кивнул на раскрытую дверь в детскую спальню. Жена в банном халате с обмотанной полотенцем головой сидела на Лизиной кровати и беззвучно шевелила губами. Рядом с ней полукругом лежали раскрытые Сережины тетради с крестами.

– Мне кажется, лучше ее не трогать, – шепнул Вадик.

Игорь отнес матери воды и сел у окна пить чай. За стеклом ветер гнал по небу облака. После ночного заморозка орех блестел от сырости, ветки роняли на землю каплю за каплей. У Кононова зазвонил телефон, и он тяжело зашагал по коридору взад-вперед, прижав к уху трубку. Люди стали говорить тише. Одни из приличия, другие из любопытства.

– Да, да. Я сообщу им. – Было слышно, как Кононов сбавляет шаг и останавливается возле Лизиной спальни, где в компании мягких игрушек Марина разглядывала фотографии. – А какая разница? А тут не так долго ждать – ну максимум неделю. Это вряд ли. Ну конечно. Редкий случай.

– Не такой уж и редкий, – прошептал Федя на противоположном конце стола, обращаясь то ли к Мише, то ли к незнакомому человеку, который сидел около мойки на стуле. – Каждый год в стране пропадает не меньше десяти тысяч. Тех, которых можно найти, находят в первые сутки.

Снова «первые сутки». Игорь посмотрел на настенные часы. С момента исчезновения Сережи прошло двадцать два часа. Осталось еще два. Достаточно для того, чтобы вернуться в запретный квадрат. Но вместо этого он сидит на кухне и пьет чай, а жена рассматривает фотографии детей в соседней комнате. Семейная идиллия в отсутствии семьи.

Игорь не заметил, когда Кононов сел рядом с ним. Были еще два пустых стула, но Кононов зачем-то сел поближе, вторгаясь в личное пространство. Следователь достал из кармана пачку сигарет, положил ее на стол перед собой. Пальцы нервно забарабанили по столу. Я сообщу им. Игорь вдруг понял, кого Кононов имел в виду.

– Говорите уже, – сказал Игорь, с трудом ворочая языком в пересохшем рту. – Вы нашли их, верно?

Кононов повернул лицо к Игорю и пристально посмотрел на него.

Люди в комнате окончательно замолчали. Как в театре перед ключевой сценой. Учительница географии, искоса посматривая на Кононова, ковыряла на ногте лак. Вадик, наверное, уже минут пять мыл кружку из-под чая, которую можно было просто сполоснуть. «Потерянные дети». Драма в трех актах. Акт третий, сцена пятая. Страшное известие.

– Только девочку. Ее нашли полчаса назад, – ответил следователь.

Он достал из пачки сигарету и помял ее пальцами. Сейчас вставит сигарету в угол рта, достанет из кармана брюк зажигалку, чиркнет колесиком и поднесет огонь к лицу. В такие мгновения можно плевать на правила приличия. В воздухе появится облако густого удушливого дыма. И тогда можно не спрашивать. Тогда все станет ясно.

Но этого не случилось. Кононов раскрыл пачку и убрал сигарету обратно.

– Она в тяжелом состоянии. В реанимации.

Детская городская больница – кирпичная пятиэтажка казенного вида с высоким цоколем – находилась рядом с двумя корпусами взрослой больницы, роддомом и моргом. Постройки были просторно рассредоточены внутри квартала. Между ними росли раскидистые древние акации. Въезд и вход на территорию был через одни ворота. Горожане выходили через эти ворота в мир и спустя жизнь возвращались через них же обратно туда, откуда пришли. Игорь не поспевал за Мариной и старался не смотреть вправо, туда, где у приземистой постройки с глубоким подвалом на краю территории стоял микроавтобус ритуальных услуг.

Детское отделение интенсивной терапии находилось на первом этаже в правом крыле больницы и имело отдельный вход. Игорь десятки раз проходил мимо, когда приезжал на консультацию, и никогда не заходил внутрь. До сегодняшнего дня. Во взрослой больнице реанимация тоже располагалась на первом этаже. «Поближе к земле», – как-то пошутил заведующий терапией Шведов. Это было давно, лет восемь назад, на освидетельствовании алкаша, выпрыгнувшего из окна палаты. Игорь вспомнил, как рассмеялся. Сейчас ему было не смешно.

Пластиковая перегородка делила коридор на предбанник и отделение. В предбаннике было холодно и сыро. Игорь подошел к распашным, оцарапанным каталками дверям и подергал за ручку. На матовом стекле, где обычно пишут «Посещение с двенадцати до четырех» и «Вход только в бахилах», крупными красными буквами было написано «Вход воспрещен». Чуть правее, рядом со стеной, «Вызов врача».