Тим Леббон - Безмолвие [litres]

На доске за стойкой висели ключи от номеров. Я с облегчением отметила, что в этой гостинице еще не перешли на электронные замки.

На стойке сидел совершенно неподвижно весп. Наверное, я смогла бы прокрасться мимо него и снять ключ с крючка, но на таком близком расстоянии достаточно будет легкого скрежета металла о металл, скрипа половицы под ногами. Мы переглянулись, не в силах ничего придумать. «Может быть, нам удастся взломать дверь в номер, – подумала я. – Или какая-нибудь дверь окажется открытой и мы забаррикадируемся в номере, или…»

Джуд двигался быстро, но спокойно, сохраняя полное самообладание. Подняв рукоятку швабры с привязанным ножом, с которой он не расставался с тех самых пор, как мы покинули коттедж, он шагнул вперед и одним резким ударом пронзил существо. Сорвав веспа со стойки, он прижал его в угол и со всей силы навалился на оружие. Голова веспа едва не отделилась от туловища. Хлынула кровь. Воздух наполнился смрадом.

Я в ужасе обвела взглядом своих родных, готовая бежать или драться, если весп успел испустить клич, призывающий своих сородичей. Но мама только закрыла глаза и кивнула, а папа с гордостью посмотрел на сына.

Повернувшись к Джуду, я легонько ткнула его кулаком в плечо. Он сделал вид, будто напрягает бицепсы.

По-прежнему двигаясь осторожно, я обошла стойку и сняла ключ с крючка. Родные проследовали за мной в коридор первого этажа. Все двери были заперты. Я попробовала зажечь свет, но, как я и ожидала, ничего не произошло, поэтому нам пришлось светить фонариком, чтобы дойти до номера. Сначала я подергала дверь, просто чтобы убедиться, что ее не оставили незапертой, впустив внутрь веспов. Затем повернула ключ, и мы вошли внутрь.

Номер оказался двухместным, достаточно просторным, чтобы все мы смогли сесть, снимая тяжесть с ног. За сегодняшний день мы преодолели десять миль, а то и больше, и я была рада нашему прогрессу.

Я села на кровать и открыла планшет, а остальные собрались вокруг. Мне было приятно ощущение близости, слабый запах пота, исходящий от папы, постоянная суета брата. Нам удалось пережить вместе еще один день, и это было хорошо.

– Семнадцать процентов, – прошептала я, взглянув на экран. – Надолго не хватит.

Мы смотрели на то, что происходит в мире, и не видели ничего хорошего.

Папа решил отправиться на поиски кухни, но я настояла на том, чтобы он остался. В маленьком номере была своя раковина с краном, и папе нужно было попробовать промыть окровавленный нос. Заниматься этим накануне в большом особняке ему было слишком больно, что нас огорчило.

– Ты помогаешь папе, – шепнула я Джуду, отведя его в сторону, – и присматриваешь за ним.

Я вовсе не пыталась заставить Джуда почувствовать на себе ответственность. Это получилось совершенно естественно. Мне казалось, что папа вот-вот свалится, и я поручила заботу о нем своему младшему брату.

Мама принесла ружье.

На улице полностью стемнело, и когда я вышла в коридор, светя фонариком, мне стало как-то не по себе. Так много дверей. Так много теней.

Отыскав небольшой обеденный зал, мы с мамой вошли в него, направляясь на кухню, и только тут увидели людей. Их было трое, двое мужчин и женщина, они застыли, словно изваяния, у буфета, и у одного был в руках охотничий карабин. У меня перехватило дыхание. Я направила луч фонарика в сторону, чтобы не слепить их.

Женщина приветственно помахала рукой, и я ей ответила. Затем она указала на дверь в кухню, и мы с мамой направились туда.

В обеденном зале находились веспы. Я увидела только двух, но, вероятно, другие скрывались в темноте. Мы не могли рисковать, обращаясь к кому бы то ни было.

Мы прошли на кухню, и я увидела там еще двух человек. Они ходили кругами, не обращая друг на друга внимания. При нашем появлении оба обернулись и кивнули, но, заметив у мамы в руках ружье, поспешно отвели взгляд. Они набирали продукты. Похоже, в эту ночь в гостинице наш номер будет не единственным занятым.

На протяжении нескольких минут на кухне царил полный сюрреализм. Все старались не приближаться друг к другу, мы вежливо соблюдали очередь, подходя к заполненным полкам. Мама ушла, оставив меня стоять у большой плиты. Я старалась не встречаться взглядами с незнакомцами. Это все равно ничего бы не дало. Говорить мы не могли, а надежда на то, что они могли пользоваться языком жестов, была минимальной.

У меня мелькнула мысль: на что это будет похоже, если данная ситуация повторится через несколько недель или даже месяцев, когда запасы продовольствия оскудеют, а мир уйдет гораздо дальше, в «сумерки», прочь от цивилизации. Мне хотелось надеяться на то, что все останется таким же, но я в этом сомневалась. Очень сильно сомневалась.

Вернулась мама с холщовым мешком, мы наполнили его продуктами и покинули кухню. Стоявшая обособленно женщина отступила в сторону, пропуская нас, и у меня мелькнула безумная мысль пригласить ее присоединиться к нам. Но она могла быть здесь со своими знакомыми, а определить, сколько их, не представлялось возможным. Мне уже довелось увидеть, что происходит с большими группами людей. Мы встретились взглядами, и женщина отвернулась.

Обеденный зал произвел на меня тягостное впечатление: застеленные белыми скатертями столы, расставленная посуда, цветы в вазах, на блюдце кусок покрывшегося плесенью сливочного масла, запыленные бокалы. Свидетельства безвозвратно ушедшего недавнего прошлого.

По пути обратно в свой номер мы никого не встретили, и когда я закрыла дверь и повернула в замке ключ, мне стало грустно. Несмотря на то что рядом с нами, совсем близко были другие люди, нас разделяла расширяющаяся пропасть.

– Четырнадцать процентов, – прошептала я.

Мы с папой уставились на экран. Нам нечего было сказать друг другу, а смотреть на чужие страдания было слишком мучительно. Поэтому я выключила планшет, закрыла крышку, и мы легли спать.

Утром на следующий день мы покинули гостиницу в полном одиночестве; людей, которых мы встретили вчера вечером, нигде не было видно. В фойе царила тишина, обеденный зал в свете дня оставался таким же угрюмым и гнетущим, как и накануне. Я на какое-то время даже усомнилась в том, что мы вчера вообще кого-то видели.

Папе, похоже, немного полегчало; он стал веселее, его лицо больше не искажалось поминутно от острой боли, а когда я спросила у него, как он себя чувствует, папа улыбнулся. В том, как он мне ответил, было что-то странное. Так маленький ребенок отвечает своим родителям. Я двинулась первой, уводя нас прочь от гостиницы, и папа с радостью последовал за мной.

Меньше чем через десять минут мы наткнулись на несколько трупов, лежащих на обочине. Эти люди умерли уже давно, гниение давало о себе знать, но тем не менее в зияющих ранах поблескивали влажные яйца веспов, а с десяток тварей сидели неподалеку, охраняя трупы. Чуть дальше на дороге стояли брошенные машины. У одной были спущены колеса. «Обрела место последнего упокоения», – подумала я, и эта мысль меня напугала. Казалось, машина стоит здесь уже целую вечность.