Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

– В тридцать седьмом. От него, наверное, и не осталось ничего?

Епископ поучающе воздел палец к небу:

– А вот и нет. Видишь ли, земля, на которой построена эта тюрьма, особенная. Закопанные в ней тела не гниют так, как в других местах.

Клив недоверчиво глянул на Епископа.

– Это правда, – спокойно настаивал толстяк. – Я слышал это от надежных людей. Поверь мне, каждый раз, когда приходилось выкапывать оттуда покойников, их находили в практически идеальном состоянии. – Он прервался, чтобы зажечь самокрутку, и затянулся, выдохнув вместе с дымом следующие слова: – Когда придут последние дни, добрые граждане Мерилибона и Кэмден-тауна восстанут гнилыми скелетами. А злодеи? Они, танцуя, явятся на Страшный суд такими же свеженькими, как в тот день, когда отбросили копыта. Только представь.

Эта извращенная мысль явно порадовала его. Пухлое лицо покрылось от удовольствия морщинками и ямочками.

– Ах, – задумчиво протянул он, – и кто кого назовет испорченным в то прекрасное утро?

Клив так и не выяснил, как именно Билли напросился в бригаду садовников, но ему это удалось. Возможно, он обратился напрямую к Мэйфлауэру, который убедил начальство, что мальчишка достаточно надежен и его можно выпускать на свежий воздух. Как бы он это ни провернул, но холодным апрельским утром спустя полнедели после того, как Клив выяснил, где находятся могилы, Билли стриг на улице траву.

Слухи о том, что случилось в тот день, поползли во время отдыха. Кливу историю поведали три разных источника, ни один из которых лично ничего не видел. Пересказы были приукрашены по-разному, но явно состояли в родстве. Суть была такой.

Бригада садовников из четверых человек, за которыми присматривал единственный надзиратель, шла вдоль бараков, подстригая траву и пропалывая клумбы перед весенними посадками. Приглядывали за ними, видимо, не слишком внимательно. Прошло две или три минуты, прежде чем надзиратель вообще заметил, что один из подопечных постепенно отступил в хвост компании и ускользнул. Поднялась тревога. Надзирателям, однако, не пришлось вести долгие поиски. Тэйт и не пытался сбежать, а если пытался, значит, его планы сорвал какой-то припадок. Его нашли (и здесь истории заметно расходились) на большом газоне у ограды, прямо на траве. Некоторые говорили, что лицо у него почернело, что он сжался в комок и едва не откусил себе язык; другие – что, когда его нашли, он лежал лицом вниз, разговаривал с землей, рыдал и упрашивал. Общим мнением было, что парень свихнулся.

Слухи привлекли внимание к Кливу, и он был этому не рад. Весь следующий день к нему подходили люди, желая узнать, каково делить камеру с психом. Мне нечего сказать, настаивал он. Тэйт был идеальным сокамерником – тихим, ненавязчивым и, несомненно, здравым. В том же самом он заверил Мэйфлауэра, когда тот устроил ему допрос, а позже – тюремного врача. Он не сказал ни полслова об интересе Тэйта к могилам, а еще по-быстрому встретился с Епископом и попросил его держать рот на замке. Тот согласился при условии, что в свое время ему расскажут всю историю. Это Клив ему пообещал. Епископ, как подобало человеку возложенного на него сана, слово свое держал твердо.

Билли не было два дня. За это время Мэйфлауэр без всяких объяснений и предупреждений исчез с должности старшего по этажу. На его место перевели из крыла D человека по фамилии Девлин, чья репутация шла впереди него. Он, похоже, был не особенно сердобольным человеком. Это подтвердилось, когда в день возвращения Билли Тэйта Клива вызвали в кабинет Девлина.

– Мне говорили, что ты близок с Тэйтом, – сказал Девлин. По добродушию его лицо было сравнимо с гранитной глыбой.

– Не слишком, сэр.

– Я не буду повторять ошибок Мэйфлауэра, Смит. Как по мне, Тэйт – это проблема. Я буду следить за ним как ястреб, а в мое отсутствие это будешь делать ты, усек? Если он хотя бы глаза закатит, то сядет на поезд-призрак. И пернуть не успеет, как я его в спецблок переведу. Я понятно объясняю?

– Почтил усопшего, да?

В лазарете Билли потерял вес, те самые фунты, в которых отчаянно нуждалось его тощее тело. Теперь рубашка болталась у него на плечах, ремень застегивался на последнее отверстие. Худоба как никогда подчеркивала его физическую уязвимость; Клив подумал, что теперь его можно уложить одной левой. Но она придала лицу Билли новую, почти отчаянную напряженность. От него, казалось, остались одни глаза, где не сохранилось ни капли плененного солнечного света. Пропала и притворная легкомысленность, а на смену ей пришла пугающая целеустремленность.

– Я тебе вопрос задал.

– Я слышал, – сказал Билли. Солнца сегодня не было, но он все равно смотрел на стену. – Да, если тебе хочется знать, я почтил усопшего.

– Девлин приказал мне за тобой следить. Он хочет выдворить тебя со своего этажа. Может, вообще перевести.

– Отсюда? – Панический взгляд, которым Билли посмотрел на Клива, был слишком беззащитным, чтобы выносить его дольше пары секунд. – Ты имеешь в виду, перевести в другое место?

– Похоже на то.

– Он не может!

– О, может. Это называют «поездом-призраком». Только что ты был здесь, а через минуту…

– Нет, – сказал мальчишка, неожиданно стиснув кулаки. Он начал трястись, и на мгновение Клив испугался, что с ним случится второй припадок. Но он, похоже, силой воли унял дрожь и снова повернулся к сокамернику. Синяки, оставленные Ловеллом, выцвели до желто-серого цвета, но были еще далеки от исчезновения; небритые щеки припорошила бледно-рыжая щетина. Глядя на него, Клив почувствовал непрошеный приступ заботы.

– Расскажи мне, – сказал он.

– Что рассказать?

– Что случилось у могил.

– У меня закружилась голова. Я упал. Опомнился уже в лазарете.

– Это то, что ты им рассказал, да?

– Это правда.

– А я другое слышал. Почему ты не рассказываешь, что случилось на самом деле? Я хочу, чтобы ты мне доверял.

– Я доверяю, – сказал мальчишка. – Но я не должен об этом рассказывать, понимаешь? Это только между нами.

– Между тобой и Эдгаром? – спросил Клив, и Билли кивнул. – Человеком, который убил всю свою семью, кроме твоей матери?

Билли явно был ошарашен тем, что Клив об этом знает.

– Да, – сказал он, подумав. – Да, он их всех убил. Он и маму убил бы, если бы она не сбежала. Он хотел уничтожить всю семью. Чтобы не было наследников, которым передастся дурная кровь.

– У тебя, значит, дурная кровь?

Билли позволил себе незаметнейшую из улыбок:

– Нет. Я так не думаю. Дед был неправ. Времена изменились, верно?

Он и правда псих, подумал Клив. Билли моментально это почувствовал.

– Я не сумасшедший. Так им и скажи. Девлину и всем, кто будет спрашивать. Скажи им, что я агнец. – Ярость возвратилась в его глаза. В них не было ничего от агнца, однако Клив воздержался от замечаний по этому поводу. – Нельзя, чтобы меня перевели, Клив. Только не после того, как я подошел так близко. У меня здесь дело. Важное дело.