Стивен Кинг - Самое необходимое

— Анни в тот день не пристегнула свой ремень, — сказал Алан Полли. — Я говорил тебе про это когда-нибудь?

— Я... я не помню, Алан.

За спиной Эйса Норрис Риджвик с трудом подтягивался вверх из окошка автомобиля.

— Поэтому-то она вылетела через переднее стекло. — «Через секунду, — подумал он, — я должен достать кого-то из них. Эйса или мистера Гонта? Как? И которого ?» — Вот о чем я всегда думал, почему у нее не был пристегнут ремень. Она всегда делала это совершенно автоматически, не задумываясь, но... в тот день не пристегнула.

— У тебя последний шанс, легавый! — провизжал Эйс. — Я возьму или свои деньги, или эту суку! Тебе выбирать!

Алан, не обращая по-прежнему на него никакого внимания, продолжал:

— Но на пленке ее ремень был пристегнут , — медленно проговорил он и неожиданно понял. Понимание сверкнуло в его мозгу языком серебряного пламени. — Он был пристегнут, И ВЫ ОБДЕЛАЛИСЬ, МИСТЕР ГОНТ!

Алан развернулся к высокой фигуре, стоявшей под зеленым тентом в восьми футах от него, схватил банку из-под орешков за верх, одновременно делая один огромный шаг к новому предпринимателю Касл-Рока, и, прежде чем Гонт смог хоть что-то сообразить — прежде чем его глаза успели хотя бы расшириться, — сорвал крышку с последней игрушки Тодда — той, на покупке которой настояла Анни, сказав, что ребенком он уже никогда снова не станет.

Змея выскочила оттуда, и на этот раз оказалась не игрушечной.

На этот раз она была настоящей.

Она стала настоящей лишь на несколько секунд, и Алан так и не узнал, видел ли ее кто-нибудь еще, но Гонт видел; в этом Алан был точно уверен. Она была длинной — гораздо длиннее, чем та змейка из папье-маше, которая выскочила около недели назад, когда он снял крышку с банки на парковочной стоянке у здания муниципалитета после своей долгой и утомительной поездки из Портленда. Ее чешуя горела и переливалась красными и черными алмазными вспышками, как шкура какого-то сказочного ящера.

Когда она ударила в плечо широкого дорожного плаща Лиланда Гонта, ее пасть раскрылась, и Алан прищурился от нестерпимо яркого блеска клыков. Он увидел, как смертоносная треугольная голова откинулась назад, а потом ринулась к шее Гонта. Он видел, как Гонт потянулся к ней и схватил ее, но... прежде чем он успел это сделать, клыки змеи впились в его плоть. И не один, а несколько раз. Треугольная голова сновала вверх и вниз, как челнок швейной машины.

Гонт заорал — от боли, от ярости или от того и другого вместе, Алан не знал, — и выронил саквояж, чтобы ухватить змею обеими руками. Алан увидел свой единственный шанс и подался вперед, пока Гонт отрывал извивающуюся змею от себя, а потом швырнул ее на тротуар себе под ноги. Упав, она снова превратилась в то, чем была раньше, — в обыкновенный дешевый фокус, пятифутовую пружинку, обернутую линялой зеленой картонкой, — трюк, в который мог поистине влюбиться лишь такой парнишка, как Тодд, и который могло по-настоящему оценить лишь такое существо, как Гонт.

Кровь стекала по шее Гонта тонкими струйками из трех пар ранок. Нагибаясь за своим саквояжем, он рассеянно вытер ее одной из своих странных длиннопалых ладоней и... неожиданно застыл. В такой позе, расставив длинные ноги и вытянув вниз руку, он был похож на вырезанную из дерева фигурку Паганеля. Того, за чем он нагнулся, там уже больше не было. Саквояж из кожи гиены с его отвратительными раздувающимися боками теперь стоял на мостовой, между ног Алана. Он взял его, пока мистер Гонт был занят змеей, — сделал это с одному ему присущей быстротой и ловкостью.

Выражение лица Гонта теперь не оставляло никаких сомнений: жуткая смесь злобы, ненависти и дикого изумления исказила его черты. Его верхняя губа задралась в собачьем оскале, обнажив оба ряда острых зубов, выровнявшихся и заострившихся — словно в честь такого момента.

Он вытянул свои руки и прошипел:

— Отдай это мне... Это мое!

Алан не знал, что Лиланд Гонт уверял многих жителей Касл-Рока, начиная с Хью Приста и кончая Слоупи Доддом, что не испытывает ни малейшего интереса к человеческим душам — этим несчастным, сморщенным и бесполезным предметам. Если бы Алан знал, он сейчас рассмеялся бы и ткнул его носом в то, что эта ложь и была главным товаром, которым торговал мистер Гонт. Но что было там, в сумке, он знал — он точно знал, что вопило там, как туго натянутые провода, и вздыхало, как испуганный старик на смертном одре. Это он знал прекрасно.

Губы мистера Гонта раздвинулись в издевательской усмешке. Его страшные руки простерлись ближе к Алану.

— Я предупреждаю тебя, шериф, — не тягайся со мной. Я не тот, с кем тебе стоит тягаться. Я сказал, эта сумка моя!

— Не думаю, мистер Гонт. Я подозреваю, что там, внутри, — краденое. И я думаю, вам лучше...

Все это время Эйс стоял и, раскрыв рот, пялился на неуловимое, но явное превращение Гонта из бизнесмена в чудовище. Его рука на шее у Полли слегка расслабилась, и она увидела в этом свой шанс. Она повернула голову и изо всех сил впилась зубами в запястье Эйса. Эйс, не успев ни о чем подумать, инстинктивно отшвырнул ее в сторону, и Полли растянулась на мостовой. Эйс направил на нее пистолет.

— Сука! — заорал он.

15

— Вот так, — благодарно пробормотал Норрис Риджвик. Ствол его револьвера покоился на одной из стоек мигалки. Теперь он задержал дыхание, закусил нижнюю губу и нажал на спуск. Эйс Меррилл неожиданно рухнул прямо на распростертую на мостовой женщину — это была Полли Чалмерз, и Норрис успел подумать, что ему следовало бы сразу ее узнать. Затылок Эйса был разворочен, и из него полетели какие-то клочья и лоскутки.

Неожиданно Норрис ощутил жуткую слабость.

Но еще он почувствовал себя очень, очень умиротворенным.

16

Алан не обратил внимания на кончину Эйса Меррилла.

Равно как и Лиланд Гонт.

Они стояли лицом к лицу: Гонт — на тротуаре, Алан — возле своего фургона на мостовой, с ужасным раздувающимся саквояжем между ног.

Гонт глубоко вздохнул и закрыл глаза. Какая-то тень промелькнула по его лицу — что-то вроде слабого мерцания. Когда он вновь открыл их, вернулся образ Лиланда Гонта, который одурачил стольких людей в Роке, — элегантный, изысканный мистер Гонт с его очаровательными манерами. Он взглянул вниз, на бумажную змейку, валявшуюся на тротуаре, с отвращением поморщился и ногой отшвырнул ее в канаву. Потом снова взглянул на Алана и протянул вперед одну руку.

— Прошу вас, шериф, давайте не будем спорить. Уже поздно, и я устал. Вы хотите, чтобы я уехал из вашего города, и я тоже хочу уехать. Я уеду... как только вы вернете то, что принадлежит мне, а это действительно мое, уверяю вас.

— Уверяйте, сколько хотите, и будьте прокляты. Я вам не верю, мой милый.