Лин Яровой - Зазеркалье

Кот раскрыл пасть и попытался мяукнуть. Но вместо этого лишь выдавил свистящий, булькающий хрип.

— Да что с тобой такое?

Я шагнул к Ирису, но он тут же развернулся и сбежал на улицу. Я успел заметить плешивое пятно на его загривке — будто оттуда выдрали кусок шерсти вместе с мясом.

Зазвонил телефон. От заигравшей в тишине мелодии сердце чуть не выскочило из груди.

— Твою мать… — выругался я, доставая мобильник из кармана джинсов.

Звонил Макс.

— Алло.

В трубке раздался шум. Будто там, на другом конце, в микрофон задувал ветер. Или кто-то громко дышал. Сквозь хрипы я наконец различил голос друга:

— …пропущенный от тебя. Ты что-то…

Динамик вновь затрещал.

— Алло?! — повторил я. — Не слышу ни хера. Ты едешь что ли?

Макс что-то сказал, но я не разобрал ни слова. Его речь была далекой, прерывистой. Словно голос записали на размагниченную аудиокассету. Затем шум вдруг исчез.

— Алло, Андрюх? Слышишь?

— Да, теперь нормально.

— Я в дороге. Ветер шумит. Как добрались?

— Без происшествий. Таксист только душный попался. Всю дорогу заёбывал разговорами. А так всё ровно.

— Ключи быстро нашёл?

— Да, никаких проблем. Слушай, Макс. Я что узнать хотел…

Свободной рукой я достал из кармана пачку сигарет. Вытянул одну зубами. Затем чиркнул пару раз зажигалкой и, усевшись на край пыльной кровати, закурил.

— Ты в Рощу давно приезжал? — спросил я.

— Давненько. В июле примерно. А что?

— Скажи мне, куда Колебин делся? Что с ним случилось?

В трубке вновь зашумело, будто от чужого дыхания.

Затем Макс ответил:

— Так помер же.

В груди качнулся маятник. Тяжесть прокатилась от сердца к животу, а затем поднялась вверх, застыв комом в горле.

— Что?

— Помер, говорю. Ещё в прошлом году.

— В смысле помер?

Мне показалось, будто Макс сейчас засмеётся. Признается, что это глупая шутка. Но голос его не изменился, и всё с той же будничной интонацией друг произнёс:

— Он в тайгу ушёл со своим корешем по осени год назад. Короче, оба с концами. Видимо, замерзли по синьке, либо медведь.

— С каким корешем?

— Да жил у него собутыльник. Вроде тоже из археологов. Я сам не видел, мне Юра, участковый наш, рассказал, когда объяснения брал.

Я всё ещё надеялся, что меня разыгрывают. Пытался поймать Макса на лжи:

— А почему ты раньше не говорил?

— Да хер знает, — спокойно ответил друг. — Речь не заходила, я и не вспоминал. А что случилось-то?

Я потушил сигарету. Медленно обвёл пустой дом взглядом. Покрытый пылью сундук у стены. Грязные лоскутные половики, сбитые в кучу. Деревянная бочка, окутанная паутиной…

«Макс не врёт. Да и зачем ему врать? Но, чёрт, я ведь видел старика собственными глазами! Там в лесу».

— Алло-о-о! Андрюха?

— Да, я здесь.

— Что случилось, говорю?

— Да ничего… Просто заметил, что дом заброшен, решил узнать.

В телефонной трубке вновь захрипело. На этот раз так громко и отчётливо, будто это Макс подавился и теперь пытался откашляться.

— Что у тебя шумит? — спросил я.

В ответ лишь треск.

— Алло? Макс?

Чьё-то дыхание… Медленное, тяжелое.

И вновь голос друга:

— Алло! Слышишь? Я в гору поднимался, связь — дерьмо.

— Куда едешь?

— Да по работе в Иркутск. Ты утром позвонил, и меня сразу дёрнули. Задолбали эти разъезды.

— Слушай, а тело нашли?

— Что?

— Труп, говорю, нашли Колебина?

— А… Ну да. Вроде пацаны рощинские летом наткнулись. На солонцах за третьей заводью лежал. Объеденный. Под старым кедром. Ну это мне рассказывали с чужих слов. Сам не в курсе.

— И что в итоге? — спросил я. — Менты оформили?

— Да хер знает. Честно говоря, не вникал.

— Ясно. А со вторым, который кореш, что?

— Бляха, Андрюх, да не в курсе я. Не в курсе! Чё опять следака включил? Если надо — сходи, узнай сам по старой дружбе ментовской. Юра тебя помнит, всё расскажет, че спросишь. А будет ломаться — ты ему косарь в китель сунь, так он тебя за ручку отведёт на солонцы, место покажет.

— Делать мне не хер — на солонцы ходить.

— Ну а я тебе в этом деле не помогу. Чего тебе этот Колебин, вообще, сдался?

— Ничего. Говорю же, просто интересно.

Я знал, что Макс с полуслова различит враньё. Но привычки лезть в чужие дела у друга не было, поэтому Макс быстро сменил тему:

— Как там Лида? Кайфует на природе?

— Нормально, — вновь солгал я, и голос мой почти не дрогнул. — Отдыхает. Спит с дороги.

— Ты в баню заглядывал? Я там марафет летом навёл, можете оценить. Веники в сарае на верёвочке.

— Загляну. Спасибо.

— Там аккуратнее только в сарае. В погреб не наебнись. Он открытый стоит, чтоб не засырел. Ещё и земля вечно обваливается, спасибо Лёпке, бляха-муха.

— Лёпке? Дурачку?

— Ага. Которому ты раньше раскраски возил. Я его два года назад подрядил погреб копать. Ей богу, лучше б сам сделал. Понарыл там ходов, как суслик. Хер пойми, как сарай ещё стоит.

— Всё экономишь, старый жид. Скупой платит дважды, слышал такое?

— Слышал-слышал… Не морализируй только.

Мы какое-то время молчали. Затем друг не выдержал:

— Ладно, давай уже, колись.

— Не понял.

— Всё ты понял. Не изображай целку. Что у тебя стряслось?

Мне вдруг безумно захотелось ему всё рассказать. Признаться как на духу: «У меня умирает жена. И я не знаю, что делать. Мне страшно, Макс. Дико страшно. Мне мерещатся мёртвые люди, и кажется, что от зеркал несёт болотной тиной. Что мне делать? Скажи, что мне делать, Макс…»

Желание разболтать тайну было таким сильным, что я уже открыл было рот, но в последний момент передумал и отнёс телефон от уха. Накрыл мобильник ладонью. Закрыл глаза и глубоко вздохнул.

«Не поможет… Не взваливай на других. Не поможет».

Поднёс телефон обратно и в очередной раз соврал:

— Всё нормально. Правда, Макс. Тебе показалось.

— Ясно, — сказал друг после непродолжительного молчания. — Ну, если что, ты звони. Я на связи.

— Спасибо. Ещё наберу. Бывай.

— Давай, до скорого.

В телефоне раздались короткие гудки. Прежде, чем они оборвались, мне вновь почудилось, будто я слышу чьё-то дыхание, доносящееся из трубки.

Оставаться в заброшенном доме я больше не мог.

Даже не потому, что внутри было жутко и мерещилось, будто старик выглядывает из-за печи. Просто я вдруг почувствовал, что, чем дольше нахожусь в доме, тем сильнее проваливаюсь в темноту. Теряю сознание. Дышать стало невмоготу — сырой могильный запах давил, будто земля, наваленная на крышку гроба. Ноги не держали. Мутило.

Я вышел на крыльцо, и свежий осенний ветер в момент сбросил наваждение. Тут же прояснились мысли. В руки вернулась сила. Мне показалось, что я вылез из липкой, тягучей грязи — из гадости, которую от остального мира отделяли лишь хлипкие двери сеней.