Лин Яровой - Зазеркалье

Возвращаясь домой, я думал лишь об одном. Нужно найти старика. Найти во что бы то ни стало. Достать этого чертового Колебина из-под земли, ведь он и правда знает, как победить смерть. Теперь-то уж ясно: старик разгадал секрет хозяйки зеркал — сам или с помощью загадочного друга, но он нашёл ключ, открывающий дорогу к жизни. И если у него получилось, то получится и у меня. Пусть Лида не хочет бороться сама. Смерть всё равно её не заберёт. Надорвется. Переломится. В конце концов, для этого я и нужен. Чтобы защитить. Чтобы отыскать способ совершить невозможное. И я отыщу, чёрт возьми, отыщу! Ведь Юра прав: бывших в нашем деле не бывает. И если в этой жизни я и умею делать что-то лучше других, так это — искать.

Пусть Колебин спрятался от смерти. От меня ему не уйти.

Поиграем в кошки-мышки, старик. Поиграем…

Воздух в лесу был прозрачен и чист. От дерева к дереву, словно рыболовная леска, тянулась паутинка, на которой алмазами переливались капли ночного дождя. Шуршали под ботинками опавшие листья — сырые, мягкие, потемневшие от влаги. Я слышал, как Лида ворошит их палочкой где-то рядом.

— Есть! — раздалось за берёзами. — А ну-ка прыгай в корзину.

Усмехнувшись, я вытащил зубами сигарету из пачки. Прикурил, сделал глубокую затяжку и задрал голову к небу — навстречу солнцу, которое лилось сквозь золотые кроны берез. Высоко над лесом кружилась стая перелетных птиц. Черные точки выписывали фигуры и пересыпались по небу горошинами.

«Птицы летят на юг. Знают, что равноденствие прошло. Птицы чувствуют зиму и бегут от первого снега».

— Кот! — позвала Лида. — Иди сюда!

Я опустил голову и пошёл на голос — напрямую через заросли шиповника, осторожно раздвигая колючие ветки. По пути залез лицом в паутину и чуть не проглотил шустрого паука, пробежавшего по моему лицу.

— Брысь! Брысь, скотина!

— Ты с кем ругаешься? — спросила возникшая будто из ниоткуда Лида.

— Брысь, сказал! Тьфу, мерзость!

Стряхнув с себя липкие серебряные нити, я дернул плечами, наклонил голову и несколько раз провел пятерней по волосам. Паучок упал на землю. Побежал и спрятался под жухлыми листьями.

— У тебя случайно нет никакого заклинания против насекомых?

— Это не так работает, — улыбнулась Лида.

— Жаль. Сейчас бы пригодилось. Ладно, показывай, что там насобирала?

Лида улыбнулась ещё шире и, вздернув нос, с гордостью протянула корзинку. Внутри лежала россыпь опят, парочка груздей и несколько белых с толстыми мясистыми ножками. Поверх грибов, словно на открытке, желтели березовые листья.

— Неплохой улов, — оценил я и вытащил из кармана маслята. — У меня тут тоже немного. Зажарим вечером. Ты как, отвела душу?

— Да, — сказала Лида и, закрыв глаза, глубоко вдохнула.

Мой взгляд невольно скользнул по её груди под жёлтой вязаной кофтой.

— Тогда идём рыбачить, царевна?

Лида прищурилась.

— Кто-кто? — спросила она.

— Царевна.

— Ага… А ты значит, царевич?

— Может, царевич, — пожал я плечами. — А может, тот самый лесной царь, что выходит из камня.

Лида подошла ближе и нежно укусила меня за шею. Я поморщился.

— Больно.

— Не ври, лесной царь.

— И не вру.

— Тогда терпи.

— И терплю.

— Вот и молодец, — сказала Лида и укусила снова. — Люблю тебя.

Я поцеловал жену в лоб. Затем взял её за ладонь и повёл через рощу.

— Идём за удочками.

— Где ты их бросил?

— Тут недалеко. Мне сегодня подсказали хорошее место, где можно половить окуней. Будем делать из тебя рыбачку.

— Нам придётся копать червей? — спросила Лида, и голос её прозвучал по-детски звонко.

— Если захочешь. Можно ловить и на мушку.

— На что?

— На мушку. Пушистик такой на крючке.

— Не знала, что рыба клюёт на пушистиков.

— Рыба думает, что это мотыль.

— Ага. Значит, будем обманывать рыб?

— Вся рыбалка — один большой обман. Чтобы кого-то поймать, приходится идти на хитрость.

— Теперь ясно, почему тебе это нравится, — усмехнулась Лида.

— Потому что я обманщик?

— Потому что ты любишь ловить. А людей или рыб — не так уж важно.

Я хмыкнул. Незаметно вытащил телефон и посмотрел на экран. Уведомлений не было. «Чёрт, уже почти полдень. Где ты там застрял, Юра?»

— Вон они лежат, — махнула рукой Лида.

У поваленной березы темнели два удилища — складные, с пробковыми рукоятками и красивыми безынерционными катушками. «Хорошие инструменты, — подумал я. — Муров знает толк в ловле. И рыб, и людей… Всё будет хорошо, Андрей. Есть ещё время. Успеваем».

— Аккуратнее, — сказал я жене, потянувшейся к удочкам. — Не зацепись за крючки.

— Ай! Зараза!

— Я предупреждал… Сейчас, подожди. Дай вытащу.

— Всё нормально. Сама справлюсь.

Лида осторожно отцепила крючок от подушечки пальца, на которой тут же выступила кровь. Жена смотрела на алую каплю несколько секунд, о чём-то задумавшись, а затем слизнула кровь языком.

— Попалась, рыбка? — улыбнулся я, забирая удочки.

— Царапина, — отмахнулась жена. — Веди меня к берегу. Хочу стать рыбачкой. Кто знает, может, я была рождена для этого?

— А как же ведьмовство?

— Одно другому не мешает, — сказала Лида, уходя вперёд. — Тем более теперь я могу брать у реки всё, что хочу.

— Почему теперь?

— Потому что завтра река заберёт меня.

Я промолчал, глядя Лиде в спину, а про себя подумал: «Не заберет. Пусть только сунется. Ты лишь моя, царевна. Всегда была и будешь».

Решив сменить тему, прокрутил в голове несколько идей, а затем вспомнил вчерашнюю беседу в гостиной:

— Кстати, ты так и недорассказала про бабушку. Что там у неё были за волшебные очки?

Лида подождала, пока я с ней поравняюсь, повернулась и глянула на меня, прикусив губу. Я заметил, что зрачки жены расширились.

— Сначала ты скажи, — произнесла Лида. — Как тебе ночные прогулки?

— Ты о чём?

— Не прикидывайся, кот. Сегодня я проснулась около трёх. Тебя не было рядом.

Я изобразил удивление, но, кажется, не слишком правдоподобно.

— Лид… я не выходил из спальни до утра. Тебе приснилось.

— Телом может и не выходил. Но душа бродила по улице. Думаешь, я не знаю, как это бывает? Замедленное дыхание, холодный лоб, слабый пульс. У тебя началась шаманская болезнь, Андрей. И когда я проснулась, твоё тело было пустым.

Она сказала это так спокойно, будто говорила об обыкновенной простуде. Ни капли тревоги не прозвучало в её голосе, который вдруг стал низким, грудным и от которого у меня бежали мурашки. Таким голосом Лида говорила лишь в двух случаях — когда хотела секса или когда начинала колдовать.

Перехватив корзинку из руки в руку, Лида сдула со лба непослушную прядь. Затем чуть нахмурила брови и посмотрела на меня исподлобья.