Эдвард Ли - Ведьмина вода

— Человеческое я — единственное, что можно узнать и, следовательно, проверить!

И кто-то ответил:

— Чушь собачья! Нет объективного основания для истины!

Это очень странная вечеринка, — подумал Фэншоу.

Наконец, он вырвался из толпы, отчаянно пытаясь спастись от внезапного прилива кричащих пьющих. Он повернулся к лифту, но прежде чем он смог уйти…

Что…

Чья-то рука схватила его за руку с некоторой настойчивостью; он обернулся и увидел, что Эбби побежала за ним. Её лицо сияло, когда более пьяные профессора кричали на неё с возмущениями.

— Я скоро буду там! — закричала она им, затем повернулась к Фэншоу. — Ты не дал мне времени закончить, когда все эти старые умники ворвались. Послезавтра я ухожу в семь. В следующем квартале есть отличное тайское место.

Фэншоу был слегка потрясён. Она не отказала ему в конце концов.

— Замечательно. Семь часов, послезавтра.

— Итак, это свидание. Просто встретишь меня здесь.

— Конечно, Эбби, но я надеюсь увидеть тебя раньше.

— Я тоже, — сказала она, потом, казалось, была удивлена, что сказала это так резко. — Но куда ты идёшь сейчас?

— Уже поздно. Я устал от долгой прогулки. А после четырёх рюмок «Ведьминой крови», мне определённо нужно идти спать.

Её улыбка усилилась.

— Не собираешься на кладбище?

— Кладбище… Ночью? Ты шутишь?

Из бара профессора стучали кулаками по столешнице, крича в унисон:

— Бармен! Бармен! Бармен!

— Тебе лучше вернуться туда, — посоветовал он. — Я думаю, что профессора собираются бунтовать.

— Хорошая идея, — её рука скользнула по его руке. Несущественный контакт, но Фэншоу чувствовал себя под напряжением. — Увидимся! О, и напомни мне рассказать тебе о Магическом шаре.

— Что?

Но Эбби уже возвращалась в бар. Профессора начали аплодировать.

Надеюсь, у неё есть затычки для ушей, — посчитал Фэншоу. — И что она сказала? Магический шар?

Но когда он ждал в лифте, он понял, что был одухотворён; она согласилась пойти с ним на свидание! Лифт поднял его, и он увидел свою собственную улыбку, искривлённую в сайдинге из нержавеющей стали.

Что хорошего для финансового магната в обычном свидании? — спросил он себя, но он знал, что могла бы сказать доктор Тилтон.

Ситуация была уникальной, потому что она представляла его возрождение в «регулируемый общественный поток», который был способом обращения к повседневному, нормальному миру. Бóльшую часть его взрослой жизни исключительно привлекательные женщины делали себя слишком доступными, а сексуальные последствия — слишком очевидными. Фэншоу никогда не интересовался ими; они не существовали на другом конце телескопа или бинокля; следовательно, были неинтересны. Даже в том году, когда его брак распался, он не был заинтересован в других женщинах.

Тилтон права. Теперь, когда я вырвался из «среды обитания», я ХОЧУ погулять с женщиной, а не жаждать её через окно.

Правда, он чувствовал муки во время своей прогулки по городу, но, поскольку он был в присутствии Эбби в баре, эти старые демоны едва подняли головы.

В любое другое время ему не терпелось бы пойти «подглядывать».

Может быть, я действительно выздоравливаю…

Наполовину подвыпивший, он прошёл по коридору, который стоял в полной тишине. Элегантные светильники в форме тюльпанов разветвлялись на оклеенных цветами стенах; они выглядели на сто лет, и добавили подлинности богатой гостинице. Он нахмурился, когда полез в карман за ключ-картой и нашёл двадцатидолларовую купюру. Без его ведома, Эбби сунула деньги за чаевые обратно ему в карман.

Шикарно, — подумал он.

Он лёг в постель и мгновенно заснул, чего не случалось долгое время.

Но этот сон не будет крепким.

Стояла безмолвная тишина, как на виселице с разлагающимся трупом, темнота окутывала всё вокруг. И благодаря этому образы поднимались и опускались подобно кусочкам непонятного мяса, булькающего в ужасном рагу. Сны Фэншоу были замедленные и мерзкие: он видел женщин в окнах через поле зрения в форме бесконечности, красивых женщин, обнажённых, потных и, самое главное, ничего не подозревающих. Их сексуальные особенности были очень чёткие, сфокусированы на сверхъестественной ясности. Одна занимается спортом; кажется, что она разговаривает сама с собой, как будто в споре, гневно потирая свои соски. Ещё одна лежала на диване, её тугой живот поднимался и опускался, когда она мастурбировала необычно изогнутым резиновым фаллосом. Но затем женщины слипаются, сжимаются до тошнотворной формы и стекают в водоворот грудей, пупков и лобковых треугольников, которые заменяются другими изображениями: лицами. Отвращение появляется на лице полицейского, разинув рот жители смотрят из освещённых окон, когда пульсируют красные и синие огни. Видение наркоманов с впалыми щеками, уродливых алкашей, воров и, вероятно, насильников, растлителей и убийц. Одного из них рвёт в полной тишине. Часть рвоты бесшумно брызгает на ботинки Фэншоу за тысячу долларов, потому что он вынужден сидеть там с этими отбросами общества в одной плачевной камере. Какой-то человек, опёршись на одну ногу в углу камеры, смотрит на него с ухмылкой.

— Сегодня вечером ты МОЯ сучка…

Затем ещё несколько лиц, парад лиц: лицо Арти, когда он выручает Фэншоу, лицо судьи на суде, лица адвокатов на досудебных заседаниях… все выражения пустого отвращения. Но последнее лицо, которое преследует его сны, является худшим: лицо его жены, Лорел, лицо, выражение которого излучает горе, гнев, отвращение и ненависть одновременно. Она смотрит, и этот кошмар возвращается.

— Я ненавижу тебя, — говорят её губы беззвучно. — Меня от тебя тошни-и-ит!

Но через мгновение лицо деформируется, как асфальт под воздействием горячих температур, затем мутирует и растёт, не как воздушный шарик, а вместо опухоли или кисты в аберрантном гиперразвитии, и только когда пульсирующая масса кажется, что извергнётся, он падает в чёрную пустоту…

Фэншоу не может открыть глаза от темноты сна, которая длится несколько часов. Он ничего не слышит, кроме мучительных вздохов и колотящегося сердца. Затем…

Голос эхом, словно говорящий в высеченном в скале гроте глубиной в несколько миль.

Голос Эбби.

— Джейкоб Рексалл, один из основателей города. Он жил здесь со своей дочерью Эванорой…

Фэншоу снова смотрит на старинный портрет, пока его объекты не начинают двигаться. Рексалл и его дразнящая, непристойно выглядящая дочь делают медленные шаги вверх по тёмной, узкой лестничной клетке, старший в пиджаке и взъерошенном нагруднике, его кулон из звёзд и серповидных лун сверкает, младшая с её кроваво-рыжими волосами и вздымающейся грудью, её гладкая, ярко-белая плоть почти светится при ходьбе. Каждый из них держит свечу, мерцающий свет которой превращает их глаза в зелёные кристальные лужи. Выражение лица Джейкоба торжественно, как у гробовщика, а у Эваноры выражает глубокое и непреклонное восхищение. Они входят в комнату…