Эдвард Ли - Ведьмина вода

Чёрный туман пронизывает зрение Фэншоу, сгущается, затем рассеивается, и теперь… Рексалл стоит в плаще из мешковины с капюшоном, в комнате с заколоченными окнами. Он тихо читает из старой книги со шнуровкой, удерживающей сложенные листы, а не типичным переплётом. Свечи колеблются, проливая свет, который кажется прокажённым; дым поднимается из глазных отверстий черепа, служащего кадилом, черепа ребёнка.

Эванора теперь стоит без одежды; её белая кожа сияет либо потом, либо маслом. Фэншоу чувствует дрожь, когда смотрит на неё во сне: красивое, пышное тело, длинные белые ноги и настолько восхитительно опухшие груди, что она может кормить молоком ребёнка. Её живот плоский, она не беременна. И этот резкий контраст: вся эта блестящая кожа, белая, как свежий снег, переливается под тёмно-малиновыми волосами. Действительно, её волосы теперь кажутся мокрыми, создавая впечатление, что они на самом деле обмакивались в кровь; пучок на её лобке сияет аналогично. Она читает слова какой-то неразрешённой молитвы, к которой Фэншоу остается равнодушным. Его взгляд остаётся прикованным к её стимулирующему телосложению, пока что-то непрошенное не опускает его глаза, чтобы показать ему, что обнажённая женщина стоит в странно изогнутой пентаграмме, начерченной на голом деревянном полу. Рисунок был сделан из какого-то чёрного вещества, похожего на уголь. Сразу же он замечает останки обожжённых костей, лежащие в стороне.

Зрелище при свечах отступает, показывая дюжину других замаскированных фигур, смотрящих с заднего плана…

Звучащий голос Эбби продолжается:

— Они тайно практиковали своё колдовство. Шли годы, а город так и не узнал…

Чёрный ментальный туман ползёт обратно, затем рассеивается.

Комната пропала. Кажется, что ночь кипит, когда Фэншоу смотрит на поляну в глубине леса, где деревья тянутся, как неведомые конструкции. Их тонкие ветви вытянуты, и Эванора начинает подражать им, теперь она одета в собственную мантию с капюшоном, а остальные двенадцать — это её Kовен. В мёртвом лунном свете они стоят по кругу на поляне, окружённой факелами. Но когда Эванора берёт новорождённого в свои руки…

Начинается хаос.

В круг врезаются новые факелы, их держат горожане со строгими, решительными лицами. Некоторые горожане сжимают вилы, а другие — мушкеты. Мужчин — членов Kовена — избивают кулаками по лицу; а женщин валят на землю и раздевают, а затем сильно бьют ладонями. Чёрная месса была окружена, никто из них этого не ожидал, и когда остальные участники пытались убежать, их валили на землю ещё больше людей в треугольных шляпах, а затем связывали. Несколько вооружённых помощников расступаются, позволяя шерифу Паттену с большими глазами василиска выйти на место действия; за ним следует городской пастор в чёрной рясе, чей большой серебряный крест сверкает в свете факелов. Младенец, которого чуть не убили, доставляется в руки пастора. Паттен смотрит туда и сюда, затем его взгляд, кажется, находит то, что ищет: Эванору Рексалл. Она уже раздета догола и стоит вызывающе, поскольку один из помощников удерживает её на месте, руки заломлены за спину. Шериф делает паузу, уставившись на белое, пышное тело, но затем упрекающий взгляд пастора напоминает ему, что похоть — тяжкий грех.

Паттен пресекает себя. Теперь, должным образом скованных, других еретиков грубо выводят из леса, но три участника рейда шерифа держат вместе несколько факелов, усиливая мощь своего пламени, и в этом пламени удерживаются четыре специально кованых клейма.

Проходят минуты.

Пастор кивает в знак одобрения; Паттен стоит, скрестив руки, в его глазах горит огонь. Помощники вытаскивают клейма , когда они горячо шипят, а затем поворачивают их к Эваноре…

Обнажённое тело ведьмы, кажется, расслабляется, даже сейчас, когда она должна понимать, что её ждет; человек позади неё держит её крепко.

Специальные клейма имеют форму креста.

Одно клеймо вдавливается в её правую грудь, а другое — в левую. Плоть тихо шипит. Третье клеймо врезается в её белый живот, прожигая плоть. Но четвёртый вручается самому шерифу Паттену. Он шепчет молитву, затем подходит, погружает железо в обильный участок лобковых волос, опаляя сначала волосы, а затем нежную плоть под ними. Только после продолжительного времени железо извлекается, оставляя дымную выемку в форме символа Спасителя.

Но нижняя губа Паттена дёргается, как будто он тайно взбешён, а лицо пастора кажется каменным; Эванора ни разу через мучительное действо не закричала и даже не вздрогнула. Вместо этого она просто улыбается своим преследователям, пока специальные символы продолжают испускать дым.

Появилось ещё больше чёрного тумана, а затем поле кошмаров Фэншоу смещается в область небольшого холмика, окаймлённого тропинками и низкими кустарниками. Серое небо зевает над всем и низкие облака изливают моросящий дождь, когда очередь из закованных в кандалы еретиков, теперь одетых в лохмотья, направляется к вершине холма. Шериф и его помошники занимают свои места около вершины, как и жители города. Пастор читает Библию, затем закрывает её.

Шериф Паттен подходит к пленникам. Он читает из свитка…

Голос Эбби отозвался эхом сквозь чёрную завесу сна:

— Эванора и весь Kовен были приговорены к смерти…

Теперь на городскую площадь въезжает конный экипаж. Джейкоб Рексалл выходит со своим личным помощником, Каллистером Рудом. Руд несёт большой чемодан, затем снимает ящик с кареты. Какой-то горожанин тут же молча бросается к ним и говорит что-то. Реакция Джейкоба — реакция тревоги. А дальше?

Джейкоб стоит на кладбище, торжественно глядя на некоторые могилы.

— В то время Джейкоб и Каллистер Руд находились за границей в Англии, — дрожит голос Эбби; однако следует долгое молчание, нарушенное только звуками учащённого дыхания Фэншоу. — Но когда они вернулись, дочь Джейкоба уже была казнена и похоронена…

Это был звук рычащей собаки? — Фэншоу проснулся.

Он раздражённо стряхнул с себя остатки сна, затем сел.

Он поморщился.

Сразу же длинный шлейф кошмара окутал его снова, словно его обмакнули головой в воняющие помои. В его подсознании были созданы образы, сопровождающие мрачный рассказ Эбби о Рексалле и его дочери.

Господи…

Последствия сна оставили его чувствовать себя немного больным; умеренное похмелье он даже не заметил. Но затем он вздрогнул, вспомнив, что пробудило его ото сна.

Рычащая собака? — он потёр лицо. Его глаза болели; они были словно сухими. — Мне показалось, что я вчера тоже слышал рычащую собаку на холме… — но снаружи он услышал грубый громкий звук мотоцикла на расстоянии. — Вот и твоя рычащая собака…