Трейси Вульфф - Жажда

– Ага, так я и повелся, – фыркает он.

Что ж, ладно. Вообще-то мне не очень-то и хочется, чтобы он меня носил, тем более сейчас, когда все вокруг успокоилось. Но скука – это тоже реальность, причем с каждой минутой я ощущаю ее все острее и острее.

– Брось, Джексон, я знаю, что ты просто выполняешь указания Мэриз, поскольку она сказала, что мне надо еще пару дней отдохнуть, но я же не собираюсь участвовать в гонке на собачьих упряжках. Я хочу погулять несколько минут, только и всего.

Он с минуту вглядывается в мое лицо и, видимо, понимает, что я решила пойти погулять в любом случае – с ним или без него, – потому что в конце концов нехотя кивает. Затем встает с моей кровати, на которой мы лежали последние два часа.

– Смеркается, так что мы можем выйти, но я выведу тебя погулять только ненадолго, – говорит он наконец. – И недалеко от замка. И ты должна пообещать, что скажешь мне сразу, как только начнешь уставать.

– Скажу, честное слово. – Меня захлестывает радостное волнение, я вскакиваю на ноги и бросаюсь за ним, но тут же жалею об этом – все у меня болит, особенно вывихнутое плечо. Теперь, когда его вправили, мне стало намного лучше, но оно все еще очень ноет. Правда, Джексону я этого не скажу – отчасти потому, что он может передумать, а отчасти потому, что я знаю: во всем, что произошло из-за Лии, он винит себя.

Что нелепо, но Джексон из тех, кто готов взвалить на себя ответственность за весь мир, хотя его об этом и не просили. Так что я не покажу ему, что до сих пор чувствую себя такой разбитой. Ведь он и в этом станет винить самого себя.

– А куда мы пойдем? И чем ты хочешь заняться? – спрашиваю я, пытаясь отвлечь его внимание от своей хромоты.

Он смотрит на меня, сощурив глаза, и выражение его лица ясно говорит о том, что он видит меня насквозь. Но говорит он только одно:

– У меня есть парочка идей. Оденься, а я сбегаю к себе и кое-что найду. Вернусь через пятнадцать минут.

– Мы можем встретиться внизу… – говорю я, но замолкаю, увидев, что он поднял брови. – Или здесь, – заканчиваю я.

– Да, давай здесь. – Он наклоняется и целует меня в губы.

Это быстрый поцелуй, но я не могу не обнять его за шею здоровой рукой и, приникнув к нему, делаю поцелуй глубже.

Джексон замирает, но по его пресекшемуся дыханию я понимаю, что добилась своего. Его руки скользят к моим бедрам, и он прижимает меня к себе еще крепче. Затем царапает по моей нижней губе клыком – он знает, что от этого каждая мышца в моем теле слабеет.

У меня перехватывает дыхание, и я отдаюсь ласке Джексона, отдаюсь жару, радости и свету, которые он будит во мне одним лишь поцелуем. Прикосновением. Взглядом.

Не знаю, как долго длится наш поцелуй.

Достаточно долго, чтобы мое дыхание стало неровным.

Достаточно долго, чтобы у меня дрожали колени всякий раз, когда его пальцы поглаживают мое бедро.

Более чем достаточно, чтобы я передумала отправляться на прогулку, поскольку то, чем мы занимаемся внутри замка, стало таким интересным.

Но в конце концов Джексон со стоном отстраняется. Прижимает свой лоб к моему, и какое-то время мы просто дышим. Потом он низким, рокочущим и таким сексуальным голосом говорит:

– Одевайся. Я скоро вернусь.

А затем, как всегда, исчезает.

Я прихожу в себя не сразу. Проходит минута или около того, прежде чем мое сердце перестает частить и мои ослабевшие колени перестают дрожать в достаточной мере, чтобы я могла стоять. Наконец я прихожу в себя и начинаю надевать на себя многочисленные слои одежек, необходимые для того, чтобы пережить час на аляскинском морозе. И все это время ощущаю покалывание в губах.

Хорошо, что я торопилась, думаю я, потому что Джексон возвращается, стучит в дверь и входит еще до того, как я успеваю надеть носки. Справедливости ради надо сказать, что одевание занимает куда больше времени, когда у тебя вывихнуто плечо, но все же, все же. Даже когда травмы заживут, я все равно не смогу соперничать с Джексоном в скорости – это просто невозможно.

Он держит в руке рюкзак, который роняет на пол у двери, когда видит, что мне трудно надевать носки.

– Дай их мне, – говорит он, опустившись передо мной на колени и осторожно поставив одну мою ногу на свое бедро.

У меня опять перехватывает дыхание. Потому что я знаю – Джексон Вега ни перед кем не преклоняет колен. Однако сейчас он стоит на коленях передо мной, как будто это самая естественная вещь на свете.

– Что? – спрашивает он, надевая на меня носки и натягивая их на мои лодыжки.

Я только качаю головой – что я могу сказать? Особенно когда его пальцы задерживаются на моей икре, чертя узоры на моей коже, которая вдруг стала сверхчувствительной.

Должно быть, выгляжу я такой же смущенной, какой чувствую себя, потому что Джексон ухмыляется, надевая поверх первого носка второй сначала на одну мою ногу, затем на другую.

Я качаю головой и отвожу глаза, чувствуя, что таю.

Пару минут спустя, надев на меня также и сапоги, Джексон встает и протягивает руку, чтобы помочь мне встать.

– Ты решил, куда мы пойдем? – спрашиваю я, когда мы направляемся к двери.

Он подбирает рюкзак – прежде я никогда не видела у него рюкзака, если он не шел на урок, – и говорит:

– Ага.

Я хочу, чтобы он сказал, что у него на уме, но это же Джексон. Он почти никогда не раскрывает своих карт просто так. Но вот он смотрит на меня с лукавой усмешкой, и я понимаю, что я, в общем-то, не против. Если он хочет сделать мне сюрприз, то зачем говорить «нет»? Тем более что обычно его сюрпризы так хороши.

Взявшись за руки, мы проходим по коридору, спускаемся на три этажа и направляемся к парадным дверям. Почти все ученики находятся на последнем уроке – Джексон тоже должен бы сейчас учиться, но он прогуливает, – так что коридоры и вестибюль почти пусты. Вот и хорошо. Я все еще не готова сталкиваться с ними лицом к лицу после всего того, что произошло.

– Ты в порядке? – спрашивает Джексон, когда мы выходим на мороз и спускаемся по ступенькам крыльца. Черт, у меня все болит.

Но я все равно киваю – и потому, что не хочу показывать ему, как мне все еще больно, и потому, что жгучий мороз застает меня врасплох. Что нелепо – ведь это как-никак Аляска, и мне отлично известно, какие тут могут стоять холода. Но когда я выхожу на открытый воздух, это для меня все равно каждый раз становится шоком.

Должно быть, мне не удается скрыть все это так хорошо, как я надеялась, потому что, взглянув на мое лицо, Джексон говорит:

– Мы могли бы вернуться в замок.

– Нет, я хочу заняться тем, чем собирался заняться ты. Чтобы мы были только вдвоем.

От моих слов его глаза расширяются и настороженность уходит из них без следа. На секунду, всего лишь на секунду передо мной предстает настоящий Джексон – немного неуклюжий, немного уязвимый, очень влюбленный, и у меня снова занимается дух. Потому что рядом с ним я чувствую все это и еще многое, многое другое.