Трейси Вульфф - Жажда

– Тогда пойдем.

Мы направляемся не к флигелям, в которых находятся классы, а по нетронутому снегу идем в сторону леса, который занимает немалую часть территории школы.

Шагаем мы медленно отчасти потому, что мороз сегодня не так уж силен, так что нет нужды двигаться быстро, отчасти потому, что идти по снегу не очень-то легко, особенно если менее недели назад тебя отделали до полусмерти. Но в конце концов мы все-таки доходим до небольшой поляны. Хотя она невелика – пожалуй, не больше нашей с Мэйси комнаты, – здесь есть пара скамеек.

Джексон кладет на одну из них свой рюкзак и достает из него большой черный термос. Отвинтив крышку-чашку и открыв его, он наливает в чашку какое-то питье и с улыбкой протягивает его мне.

– Горячий шоколад? – радостно восклицаю я.

– Да, я тут подумал, что какое-то время тебе не захочется пить чай.

Я смеюсь:

– Это точно. – Я хочу сделать глоток, но Джексон останавливает меня. Затем опять сует руку в рюкзак и достает небольшую упаковку маршмэллоу.

– Я мало что знаю о горячем шоколаде, но мне известно, что обычно его пьют с маршмэллоу. – Он достает несколько маленьких квадратных маршмэллоу и сыплет их в мою чашку. Мое сердце начинает биться быстрее, потому что даже после всего, что нам пришлось пережить, меня все еще поражает то, как Джексон постоянно думает обо мне. О том, что могло бы мне понравиться, что могло бы меня порадовать. И он всегда, всегда оказывается прав.

Я отпиваю большой глоток шоколада и не удивляюсь, обнаружив, что это лучший шоколад, который я когда-либо пила.

– Интересно, кого же ты уговорил приготовить его для тебя? – спрашиваю я, глядя на него поверх краев чашки.

Он делает вид, будто не понимает.

– О чем ты? – Но в глубине его глаз я вижу веселые огоньки, противоречащие сказанным словам и вызывающие у меня смех.

– Ну, кто бы это ни был, скажи ему или ей, что напиток получился на славу.

Он чуть заметно ухмыляется:

– Скажу.

Я отпиваю еще глоток и протягиваю чашку ему:

– Хочешь?

– Спасибо, но это не мое. – Теперь он ухмыляется до ушей.

– А, понятно. – Мне на ум немедля приходят все те многочисленные вопросы, которые копились у меня на протяжении всех последних дней. – Как это работает вообще?

– Как работает что?

– Я видела, как ты пьешь чай, но ты не пьешь шоколад. На вечеринке ты съел клубнику, но я никогда не видела, чтобы ты ел что-нибудь еще. Кроме… – Я замолкаю, залившись краской.

– Кроме твоей крови? – игриво спрашивает он.

– Ну да.

– Вампиры пьют воду, как и любые другие млекопитающие на нашей планете, а чай – это фактически та же горячая вода. Но если добавить к воде воду и какао, это уже другое дело.

– А, ну да. – Звучит логично. – А та клубника?

– Это было просто для блезиру. Потом у меня весь вечер болел живот, – смущенно говорит он.

– В самом деле? Тогда зачем же ты ее съел?

– Честно? – Он качает головой и отводит глаза. – Понятия не имею.

Это не тот ответ, которого я ожидала, но видно, что он говорит правду. Так что я оставляю эту тему.

– Еще один вопрос.

– По поводу крови?

– Само собой! И по поводу нахождения под открытым небом, когда светло. Я думала, что вампиры могут выходить из помещений, только когда темно.

Видно, что от моего вопроса ему неуютно, но затем он расправляет плечи и отвечает:

– Это зависит от обстоятельств.

– От каких?

– От того, чью кровь они пьют. Здесь, в школе, Фостер дает нам кровь животных. Если мы пьем только ее, то можем выходить на солнечный свет. Если же мы… добавляем к ней и человеческую кровь, то нам приходится дожидаться темноты.

Я вспоминаю, как в моей комнате он сказал, что, поскольку смеркается, мы можем выйти.

– Значит, вначале я увидела тебя под открытым небом в светлое время суток, поскольку тогда ты пил только кровь животных. Но теперь… – Я краснею и отвожу взгляд. Не потому, что мне неловко от того, что мы делаем, а потому, что это слишком личное, чтобы об этом говорить.

– Ты хочешь сказать, что теперь я часто пью твою кровь?

Я краснею еще гуще:

– Да.

– Да, я пил твою кровь. И кровь Коула. И потом опять твою в подземелье. Так что теперь я не могу выходить на солнечный свет.

– И как долго это продлится? – спрашиваю я, ибо после подземелья прошло уже шесть дней, и все это время он не пил мою кровь, хотя я была совсем не прочь. Но после того как я едва не погибла от потери крови, он вряд ли скоро вонзит в мою шею свои клыки.

– Пока не сойдет на нет гормональный скачок, вызванный попаданием в мой организм человеческой крови. – Когда на моем лице отражается недоумение, он продолжает: – Это как инсулин у людей. Если ты потребляешь пищу с высоким содержанием углеводов, уровень инсулина у тебя резко идет вверх, и, чтобы он снизился, необходимо время. Когда я пью человеческую кровь, мой организм вырабатывает гормон, не позволяющий мне находиться на солнце. На полное выведение этого гормона уходит примерно неделя. Когда я ограничиваюсь кровью животных, выработки этого гормона не происходит.

Я мысленно считаю дни.

– После того, что произошло в подземелье, прошло уже шесть дней. Стало быть, завтра ты снова сможешь выходить на солнечный свет.

Он пожимает плечами:

– Чтобы перестраховаться, лучше подождать до послезавтра. Это если я не…

– Если ты не укусишь меня опять. – Меня вдруг пронизывает жар.

Судя по его виду, ему опять становится неловко.

– Что-то в этом духе, да.

– Что-то в этом духе? – Я ставлю чашку на скамейку и здоровой рукой обвиваю его талию. – Или именно это?

Он смотрит на меня, и в его глазах горят опасные огоньки.

– Именно это, – шепчет он. И я понимаю – если бы всю меня с головы до ног не покрывали сейчас бесчисленные одежки, он вполне мог бы меня укусить. Эта мысль вызывает у меня трепет, и я даже не притворяюсь перед самой собой, будто это не так.

– Перестань смотреть на меня такими глазами, – говорит он. – Иначе нам придется вернуться в твою комнату, и мы так и не сделаем того, зачем я привел тебя сюда.

– А что? Вернуться в комнату было бы очень даже неплохо. Вот только… А зачем ты привел меня сюда?

Он опять лезет в свой рюкзак и достает оттуда длинную тонкую морковку и шапку.

– Чтобы слепить снеговика.

– Снеговика? – потрясенно выговариваю я. – В самом деле?

– Флинт не единственный, кто знает, как можно развлекаться, используя снег. – Его лицо сейчас более или менее бесстрастно, но в голосе звучит раздражение. Уж не ревнует ли он… что кажется мне абсурдом – ведь Флинт как-никак три раза пытался убить меня. Так что какая там ревность.

– Ну что, ты идешь? – спрашивает Джексон, наклонившись и начав лепить снежный ком. – Или будешь просто стоять и смотреть?