Трейси Вульфф - Жажда

Какого черта? Она здесь всего пару минут, а Мэйси и Фостер уже оставили ее совсем одну? В таком месте, где к ней может подойти любой?

Где любой может к ней пристать… или сделать что-нибудь похуже.

Собственно говоря, я не успеваю спуститься по лестнице даже наполовину, когда вижу, что к ней направляется Бакстер, причем глаза его горят, клыки блестят.

Я делаю ему знак и устремляю на него взгляд, ясно приказывающий отвалить. Не потому, что меня действительно волнует, если он выпьет из этой маленькой человеческой девицы всю кровь – а она действительно маленькая, росту в ней всего пять футов четыре дюйма [17] Около 163 см. , а потому что есть правила. И одно из этих правил гласит, что нельзя сжирать племянницу директора школы. А жаль, ведь от нее так приятно пахнет. Да, я чувствую едва ощутимый резкий запах, возникший после того, как она много часов провела в дороге, но он не перебивает исходящих от нее ароматов жимолости и ванили.

Интересно, какой у нее вкус.

Но поскольку о том, чтобы пить ее – всю ее кровь или только немного, – не может быть и речи, я заталкиваю эту мысль в глубины моего сознания и преодолеваю оставшуюся часть лестницы одним прыжком.

Она по-прежнему ничего не замечает, и я невольно начинаю гадать, в чем тут дело. Ей что, жить надоело, или она просто на редкость ненаблюдательна?

Надеюсь, что причина заключается не в первом, а во втором, потому что, если бы речь шла о первом, это определенно затруднило бы дело. Особенно здесь, в Кэтмире, где в настоящее время, как мне кажется, все почти утратили связь с цивилизацией. Включая и меня самого.

Я подхожу к ней сзади и вижу, что она берет со столика шахматную фигуру и начинает вертеть ее в руках, как будто это самая интересная штука на свете. Мне становится любопытно, и я смотрю поверх ее плеча, желая разглядеть, что именно кажется ей таким занятным. Но, увидев, на какую фигуру устремлен взгляд – это моя драгоценная матушка во всей своей красе, – я не могу не податься немного вперед, дабы предостеречь:

– На твоем месте я был бы с ней осторожен. Она умеет больно кусаться.

Она вздрагивает, как будто я и впрямь укусил ее, а не предостерег. Стало быть, дело все-таки в обыкновенной ненаблюдательности, а не в том, что ей надоело жить. Что ж, и на том спасибо.

Я хочу предупредить ее, чтобы она ни к кому не поворачивалась спиной, но прежде, чем успеваю что-то произнести, она резко поворачивается ко мне лицом. И когда наши взгляды встречаются, я начисто забываю, что хотел сказать.

Потому что ни хрена себе.

Она совсем не такая, как я ожидал.

Как и все люди, она хрупка. Достаточно одного движения моей руки или клыков – и она умрет. И проблема была бы решена, если, конечно, не считать того, что Фостер бы поднял ужасный срач.

Но когда она смотрит на меня удивленными глазами цвета расплавленного молочного шоколада, я думаю не о том, чтобы убить ее, а о том, какой мягкой выглядит ее кожа.

О том, как мне нравится, как ее кудряшки обрамляют лицо в форме сердечка.

О том, на что больше похожа россыпь веснушек на ее левой щеке: на цветок или на звезду.

И конечно же, о том, каково это – вонзить зубы в это вот место под ее ухом.

О том, как бы мог звучать ее голос, когда она попросит меня это сделать.

Каково будет приникнуть к ней, когда она предложит мне себя.

Какова она будет на вкус… Если так, как она пахнет, боюсь, я не смогу остановиться. А я всегда могу остановиться.

От этих мыслей мне становится неуютно, ведь я спустился сюда только для того, чтобы посмотреть на нее и удостовериться, что она не доставит нам новых неприятностей, когда все и так идет наперекосяк. И что же – я вдруг начинаю думать о том…

– Кто умеет больно кусаться? – Ее дрожащий голос прерывает ход моих мыслей и заставляет меня перевести взгляд с нее на шахматный столик… и на фигуру, которую она уронила, когда я с ней внезапно заговорил.

Я наклоняюсь, подбираю с пола королеву вампиров – хотя мне совсем не хочется к ней прикасаться – и показываю ее племяннице Фостера, этой самой Грейс:

– По правде говоря, она далеко не милашка.

Грейс непонимающе смотрит на меня:

– Это же просто шахматная фигура.

Ее растерянность забавляет меня – как и то, что она старается сделать вид, будто не боится меня. Ее напускная храбрость могла бы обмануть кого-то другого, но не меня. Ведь я чую ее страх… а также что-то еще, что заставляет меня насторожиться.

– Ну и что с того? – спрашиваю я, потому что дразнить человека – это так прикольно.

– А то, что это всего лишь шахматная фигура, – отвечает она и впервые набирается смелости взглянуть мне в глаза. Что нравится мне куда больше, чем следовало бы. – Вырезанная из мрамора, – продолжает она, немного помолчав. – Она никого не может укусить.

Я наклоняю голову, как бы говоря: почем знать?

– Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим. – Если учесть, что мы сейчас в полной жопе, небольшая цитата из «Гамлета» прозвучит более чем уместно.

– На небе и земле, – отвечает она.

Я выгибаю бровь. Она не только знает эту цитату, но и не боится указать мне на мою так называемую ошибку.

– Цитата звучит так: «Есть тьма чудес на небе и земле, Гораций, не снившихся философам твоим».

– В самом деле? Пожалуй, моя версия нравится мне больше.

– Несмотря на то что она неверна?

– Именно потому, что она неверна. – Она явно изумлена. Что забавляет меня, а также беспокоит. Ибо это значит, что мое первое впечатление подтвердилось – она и вправду ненаблюдательна. Не говоря уже о том, что она пребывает в полнейшем неведении. А стало быть, либо ее здесь прикончат, либо она станет причиной войны. Либо случится и то и другое.

Я не могу этого допустить… ради нас всех. Только не после того, как я столько сделал и стольким пожертвовал для того, чтобы предотвратить такую войну.

– Мне надо идти. – Ее глаза широко раскрыты, голос стал высоким и немного писклявым.

Это становится последней каплей, ведь если новенькая не может выдержать простой беседы со мной, хотя я веду себя с ней как пай-мальчик, то как она сможет продержаться здесь хотя бы один день?

– Да, надо, – говорю я, показывая кивком на комнату отдыха для учеников – и выход из школы. – Дверь вон там.

На ее лице мелькает оторопь.

– То есть ты хочешь сказать мне «скатертью дорога»?

Я пожимаю плечами и даю ей ответ, который гарантированно заставит ее бежать отсюда со всех ног. То, что этот ответ выставит меня полным козлом, не так уж важно. Я стану о нем жалеть, а она никогда не узнает, почему я ответил ей именно так.

– Если ты уедешь и оставишь эту школу, мне пополам, как ты истолкуешь мои слова. Я предупреждал твоего дядю, что тут тебе будет небезопасно, но ты ему, видимо, не очень-то дорога.