Стивен Джонс - Только хорошие индейцы [litres]

– Совсем одурел, – отвечает Кассиди, стряхивая снег с рук прежде, чем сесть, а Гейб некоторое время рассматривает горсть растаявшего в руке снега, потом бросает его на камни. Пар взлетает вверх, повышая жару в потельне еще на невозможную пару градусов.

– Хо! – кричит он Виктору наружу, но Виктора там нет, только барабаны и темнота, лошади и машины, и ты, стоящая уже так близко.

Кассиди снова отпускает клапан и закрывает их внутри.

В голове у Гейба вертятся три мысли:

1. Выпить.

2. Отлить.

3. Теперь Джо где-то там, снаружи.

Раз она где-то поблизости, выбраться наружу на холодный воздух нельзя, а ему так хочется отлить, хотя он совсем ничего не выпил за все время потения, – это плохо с точки зрения баланса жидкостей, – но то, что Джо где-то снаружи, означает, что… ему нужно… полотенце? Большой листок? Библия, которой можно прикрыться? Не маленькая зеленая Библия, а большой фолиант в кожаном переплете.

Но… неужели в резервации кроу никогда не видели голых парней?

Гейб хихикает про себя, медленно проводит кончиками пальцев по губам, чтобы почувствовать улыбку, потому что он даже не чувствует своего лица.

– Что? – спрашивает Кассиди.

Гейб только качается из стороны в сторону, его мокрая голова описывает тайные восьмерки.

Мальчик, почти прижимаясь ртом к тающей земле, всасывает поднимающийся от нее прохладный пар.

Касс подает ему бочонок. Мальчик поднимает его, как гигантскую чашку, вливает последнее воспоминание о воде в свою глотку.

– Кажется, я уже слышал это где-то раньше… – Гейб наклоняется к Кассу, чтобы сказать ему про дурацкие барабаны Виктора.

– Ш-ш-ш, – говорит Касс, его глаза закрыты, будто он пытается оставаться внутри самого себя, старается действительно погрузиться в потение.

Конечно, здорово.

Гейб тоже закрывает глаза, плывет сквозь горячую, рыхлую черноту и чувствует, как тают его плечи, как ребра проваливаются внутрь, когда он выдыхает все из себя наружу, кончики его пальцев набухли и налились тяжестью, а ноги и ступни куда-то пропали.

«Может быть, так это и работает», – говорит он себе, одновременно стараясь добиться тишины в своей голове, потому что, если говорить с самим собой, это точно не сработает. Когда тело ускользает от тебя, твои мысли всплывают вверх над тобой, из тебя. И может, ты в кои-то веки увидишь что-то необыкновенное?

Только то, к чему приходит Гейб, не реально. Не может быть.

Он видит отца, который сидит на стуле в своей гостиной на Улице смертников.

Тот смотрит тот самый канал, что и всегда: камера направлена на автостоянку у продуктового магазина.

На маленьком закругленном экране нет ничего, ничего, и еще немного ничего сверх того, а потом – а потом – длинноногий пес трусцой пробегает по каким-то своим собачьим делам.

Отец Гейба одобрительно ворчит, и Гейб смотрит на него, будто хочет спросит: «Что? И это сходит за действие?»

Его отец подбородком показывает Гейбу, чтобы он повернулся опять к телеэкрану.

То же самое ничего, будто грабители банка закольцевали пленку и сейчас вламываются в магазин, чтобы украсть все кочаны салата-латука, которые им нужны для приготовления большого салата.

Гейб тихо ржет.

– Послушай, – говорит он, собираясь уйти, чтобы оказаться где угодно, только не здесь, но теперь на экране возникает какое-то движение.

На этот раз не собаки, а мальчишки. Четверо.

Глаза Гейба проваливаются в глазницы. В потельне или в гостиной его отца, он не знает, и это неважно.

Им было тогда двенадцать. Ему и Льюису, Кассу и Рикки.

И у них на всех был один плеер и та единственная пленка, которую Касс стащил у своего старшего брата Артура.

Льюис первый.

Он надевает наушники. Касс держит плеер, стравливает провод, а Льюис кивает в такт синтезатору, когда начинается музыка, а потом оглядывается на Гейба, Рикки и Касса, и лицо у него убийственно серьезное, и судя по тому, как качается его голова, он позволяет этой музыке заполнить все его тело.

Когда ритм доходит до его руки, кончики его пальцев приподнимаются в стороны, и он принимает позу, напоминающую египетскую, изгибы ползут вверх по его рукам, доходят до шеи, голова наклоняется набок, будто помимо его воли, а стоящие вокруг Касс, Рикки и Гейб подпрыгивают в такт этому ритму.

Вот так учатся танцевать брейк-данс.

Гейб улыбается, глядя на них четверых, как же давно это было. Льюис уже передает наушники следующему, а сам теперь держит плеер, музыка по-прежнему звучит у него в голове.

«Она всегда будет там звучать», – Гейб помнит, что так он тогда думал. Знал. Обещал.

Всегда.

И рядом с ним отец смотрит на телеэкран, на стены гостиной, на свои плинтусы, кишащие…

Касс.

Это Касс сидит рядом с Гейбом, а не отец. Они в парильне.

Гейб делает глубокий вдох, горячий воздух бурлит у него в груди, поджаривает его изнутри, и он пытается выдавить улыбку, потому что это они сейчас индейки в духовке. Но губы предают его, это слизни, они так далеко от его лица. Когда он поднимает взгляд, чтобы посмотреть на мальчика и проверить, не потерял ли он сознание и не упал ли на камни, он видит очертания еще нескольких людей, которые сидят там, уставившись в жар.

Рикки.

Льюис.

Вот только… вот только лицо Рикки стекает вниз, его разбили, растоптали, а когда Льюис поднимает взгляд, в его груди видны отверстия величиной с палец, сквозь которые льется свет, и… и…

Гейб вскакивает, ударяется головой о потолок потельни, и собачья шерсть дождем сыплется вниз.

Несколько волосинок падают на камни, шипят и наполняют воздух горечью.

– Мне надо… надо… – произносит он, пригибаясь, держась рукой за плечо Касса, и Касс не останавливает его, пока он на ощупь пробирается к клапану и выскакивает голый в ночной холод.

Через секунду, когда он жадно втягивает в себя прохладу, из-под клапана вылетает и бочонок, чтобы Гейб его наполнил. Потому что испытание еще не закончилось.

Гейб запрокидывает голову, смотрит на россыпь звезд над головой.

Пускай Джо подойдет, окинет его взглядом с головы до ног, покачает головой. Ладно, он не самый крутой индеец на свете. Зато он больше всех страдает от жажды. И не согласен пить затхлую воду из бака Касса.

У него самого есть вода в холодильнике, вон там, в грузовике.

Он находит «маузер» возле бочки с мусором и несколько шагов опирается на него, как на трость, потом прислоняет к автомобилю Виктора и похлопывает рукой по капоту в благодарность за то, что тот подержит его ради него. Опирается на один из стульев, чтобы не упасть, и оглядывается, изучая окружающую обстановку.

Если не считать прицепа и машин, то все вокруг могло так выглядеть и двести лет назад.