Дин Кунц - Краем глаза

Какое-то время Целестине казалось, что девочка отстает в развитии от других детей: позже начала ходить, позже заговорила, медленно увеличивала словарный запас, хотя Целестина каждый день читала ей книжки. Но за последние шесть месяцев Ангел наверстала упущенное: просто она шла дорогой, отличной от тех, что описывались в книгах по воспитанию детей. Первым ее словом стало «мама», как и положено, но вторым – «синий». В три года, когда средний ребенок называет четыре цвета, Ангел могла назвать одиннадцать, включая белый и черный, потому что отличала розовый от красного, а лиловый от синего.

Уолли, доктор Уолтер Липскомб, который выводил Ангел на свет божий и стал ее крестным отцом, никогда не волновался из-за того, что девочка медленно развивается, полагая, что у каждого ребенка свой, индивидуальный темп. И пусть говорил Липскомб со знанием дела – по специальности он был не только хирургом-акушером, но и педиатром, – Целестина все равно волновалась.

Впрочем, волноваться матери всегда умеют. Ангел видела в Целестине именно мать, она еще не знала и не могла понять, что судьба даровала ей двух матерей: одну – которая родила и вторую – которая воспитала.

Недавно Уолли протестировал Ангел, и результаты показали, что она не сильна ни в математике, ни в знании языка, зато обладает другими талантами. Там, где дело касалось оценки цвета, распознавания оттенков, пространственного мышления, определения основных геометрических фигур, под каким бы углом они ни находились, она на порядок опережала детей своего возраста. Уолли сказал, что девочка одарена исключительно острым зрительным восприятием и, возможно, покажет себя вундеркиндом, если выберет материнскую стезю.

– Красная Шапочка, – объявила Ангел, разглядывая себя в зеркале.

Целестина застегнула молнию сумки:

– Тогда тебе лучше остерегаться большого серого волка.

– Не мне. Пусть остерегается волк, – ответила Ангел.

– Так ты думаешь, что сможешь дать ему пинка?

– Бам! – Ангел наблюдала за своим отражением, давая пинка воображаемому волку.

Целестина достала из стенного шкафа пальто:

– Тебе следовало надеть зеленое, мисс Шапочка. Тогда волк никогда бы не заметил тебя.

– Сегодня я не хочу быть лягушкой.

– Ты и не похожа на лягушку.

– Ты очень красивая, мамочка.

– Спасибо тебе, сладенькая.

– А я красивая?

– Невежливо напрашиваться на комплимент.

– Так я красивая?

– Ослепительная.

– Иногда я в этом не уверена. – Ангел хмурилась, уставившись в зеркало.

– Можешь мне поверить. Второй такой нет.

Целестина присела перед Ангел, завязала тесемки капюшона под подбородком.

– Мамочка, почему собаки косматые?

– Откуда взялись собаки?

– Я тоже об этом думаю.

– Нет, я о другом. Почему ты вдруг заговорила о собаках?

– Потому что они похожи на волков.

– Да, конечно. Ну, Бог сделал их косматыми.

– А почему меня Бог не сделал косматой?

– Потому что он не хотел, чтобы ты была собакой. – Завязав тесемки на бантик, Целестина поднялась. – Вот. Теперь ты выглядишь как «Эм-энд-эмс».

– Это же конфетка.

– Так ты же у нас сладенькая. Снаружи ярко-красная, внутри – молочно-шоколадная. – И Целестина легонько коснулась пальцем светло-коричневого носика девочки.

– Я бы предпочла быть «Мистером Гудбаром». [64] «Мистер Гудбар» – товарный знак плиточного шоколада с арахисом, выпускаемого корпорацией «Херши».

– Тогда тебе надо было надеть желтое.

В холле, общем на две квартиры первого этажа, они встретились с Реной Моллер, пожилой женщиной, которая жила в соседней квартире. Она натирала темное дерево двери лимонным маслом. Сие говорило о том, что к обеду миссис Моллер ждала сына с семьей.

– Я – «Эм-энд-эмс», – гордо сообщила Ангел соседке, пока Целестина запирала дверь.

Рену отличали веселый характер, маленький рост и дородность. Ширину талии, и так составляющей не меньше двух третей роста, оптически увеличивали ее любимые цветастые платья. А немецкий акцент в голосе смягчали радостные нотки.

– Mädchen lieb, [65] Милая девочка (нем.) . мне ты кажешься рождественской свечкой.

– Свечки тают. Я не хочу таять.

– «Эм-энд-эмс» тоже тают, – предупредила Рена.

– Волки любят конфеты?

– Возможно. О волках я ничего не знаю, liebling. [66] Миленькая (нем.) .

– Вы выглядите как цветочная клумба, миссис Моллер, – переменила тему Ангел.

– Выгляжу, это точно, – согласилась Рена и пухлой рукой оправила плиссированную юбку яркого платья.

– Большая клумба, – добавила девочка.

– Ангел! – ахнула Целестина.

Рена рассмеялась:

– Но это правда! Я не просто клумба. Я – целое поле цветов! Так у тебя знаменательный день, Целестина.

– Пожелайте мне удачи, Рена.

– Тебя ждет огромный успех, полная распродажа. Я гарантирую!

– Будет хорошо, если купят хотя бы одну картину.

– Все! Ты – прекрасная художница. Ни одной не останется. Я знаю.

– Ваши бы слова да Богу в уши.

– Так уже было, и не раз, – заверила ее Рена.

На улице Целестина взяла Ангел за руку, и по лесенке они спустились на тротуар.

Жили они в пятиэтажном викторианском доме в престижном районе Пасифик-Хейтс. За несколько лет до того, как Липскомб купил дом, здание капитально отремонтировали, разделив на отдельные квартиры, но полностью сохранив великолепие фасада.

Собственный дом Уолли находился в том же районе, в полутора кварталах, – трехэтажная жемчужина викторианского стиля. Жил он в нем один.

Сумерки практически перешли в ночь. Над поднимающимся с бухты туманом небо приобрело фиолетовый цвет, а пробивающаяся сквозь него неоновая подсветка превращала сверкающий огнями город в модное кабаре, только-только открывшееся для приема гостей.

Целестина взглянула на часы и поняла, что безнадежно опаздывает. Но коротенькие ножки Ангел не позволяли прибавить шагу.

– Куда уходит синева? – спросила девочка.

– Какая синева?

– Небесная.

– Следует за солнцем.

– А куда уходит солнце?

– На Гавайи.

– Почему на Гавайи?

– Там у него дом.

– Почему там?

– Недвижимость там дешевле.

– Я тебе не верю.

– Я лгу?

– Нет. Разыгрываешь меня.

Они подошли к перекрестку, пересекли мостовую. Вырывавшийся изо рта воздух превращался в пар. Пар этот Ангел называла дыхательным призраком.

– Сегодня вечером веди себя как полагается, – наказала ей Целестина.

– Я остаюсь с дядей Уолли?

– С миссис Орнуолл.

– Почему она живет с дядей Уолли?

– Ты знаешь. Она его домоправительница.

– Почему ты не живешь с дядей Уолли?

– Я же не его домоправительница.

– Разве дядя Уолли не останется дома?

– Только на короткое время. Потом поедет в галерею, а после окончания вернисажа мы вместе поужинаем.