Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

– У меня не было выбора, – сказал я, поднимаясь на подгибающиеся ноги и приготовившись к драке.

Конечно, долго продержаться против мудрой тигрицы я не рассчитывал, но ради Чон должен был хоть попробовать.

– Выбор есть всегда и во всем, – с ленцой протянула тигрица. – Всякая смерть есть осознанный выбор, лисенок… подросший, однако ума не набравшийся. Ты мог свернуть в сторону на каждом шагу. Ну, а теперь…

Тигрица умолкла, а я выхватил из чехла на поясе Чон нож. Ни клыков, ни когтей у меня теперь нет, придется обойтись им.

– Можешь не утруждаться, – сказала тигрица. Ее-то клыки все до единого оставались при ней, и она не замедлила обнажить их в беспощадной улыбке. – Ни одно из проклятий, которым могла бы предать тебя я, не подходит к случаю лучше, чем то, которое ты выбрал для себя сам.

– Это вовсе не проклятие, – негромко возразил я.

– Вот я вернусь через девять лет, – пообещала тигрица, – тогда и поглядим, как ты запоешь. Ну а пока – удачи тебе. Ступай вершить революцию в одиночку.

– Отчего же непременно в одиночку? – спросил я. – Это ведь и твоя родина.

Казалось, тигрица задумалась.

– Что ж, мысль неплоха, – отвечала она, – но карты, границы, национализм – все это для людей, не для тигров.

– Если вдруг передумаешь, – предложил я, – то наверняка сумеешь меня разыскать. Хоть через девять лет, а хоть и раньше.

– В самом деле, – согласилась тигрица. – Доброго пути, лисенок… пусть и подросший, а ума не набравшийся.

– Спасибо, – сказал я, но тигрица уже исчезла.

Пристегнув истерзанные останки Чон к освободившемуся креслу второго водителя, чтоб их не швыряло по рубке во время маневров, я сел в ее кресло и щелкнул пряжками ремней. Катафракт пострадал, но не настолько, чтоб окончательно выйти из строя. Настал час двигаться дальше. Настал час завершить начатое Чон дело.

Когда Нина впервые встретилась с Филином (тем самым, с заглавной «Ф»), предвестником гибели, разорения и невзгод, Он больше всего напоминал с виду Athene cunicularia , то есть кроличьего сыча. В то время как Нина корпела над домашней работой по геометрии (седьмой класс, как-никак, дело нешуточное), Филин устроился на ветке прямо перед окном ее спальни. Между вопросами одиннадцатым и двенадцатым Нина выглянула наружу, и взгляды их встретились – пара карих глаз против пары желтых.

Филин склонил голову набок, будто бы в недоумении.

В тот вечер Нина уснула, уронив голову в россыпь карандашных стружек поверх стопки миллиметровой бумаги. Снилось ей, будто кто-то заменил все ее нервы нитками, как у марионеток. Невидимый кукловод мешал каждому движению, и даже луч солнца, защекотавший сомкнутые веки и разбудивший Нину, освободиться ей не помог. Не одну неделю все действия и даже мысли давались Нине с невероятным трудом, будто суставы, и мозг, и сердце в груди сковал застывший цемент.

Имя этого кукловода Нина узнала позже. Звали его Депрессией.

В преддверии следующего депрессивного эпизода Филин явился снова – на сей раз в облике Bubo virginianus , то есть виргинского филина. Над его желтыми глазами топорщились хохолки, похожие на рога.

– Мама меня на твой счет предупредила, – сказала ему Нина. – Сказала, ты появлялся и перед тем, как папа едва не умер. Не приходи больше. Оставь меня в покое!

С этими словами она плотно задернула шторы, однако цветастый ситец не оградил ее от невзгод.

Спустя год Филин принял обличье Strix nebulosa , бородатой неясыти. Кинжально-острые когти сомкнулись вокруг самой толстой из ветвей за окном Нины, лобастая голова заслонила собою луну.

– О, бог мой, – прошептала Нина, укрытая Его тенью.

– Я? В самом деле? – удивился Филин.

Его мелодичный голос мог бы принадлежать и птице, и человеку.

От изумления Нина ахнула.

– Я? В самом деле? – повторил Филин. – Я – Бог?

Нина пронзительно завизжала.

Назавтра доктор прописал ей нормотимики [104] Лекарственные препараты, стабилизирующие настроение. и велел, если с ней снова заговорят птицы, немедленно звать на помощь.

– Это вовсе не галлюцинации, – возразила Нина. – Филин появляется перед приходом беды. Он – все равно что вспышка молнии перед раскатом грома. Прекратите относиться к верованиям апачей будто к пустым суевериям. Вот скажете вы христианину, что ангелов не существует?

– А ангелы с тобой, Нина, в недавнее время не разговаривали? – спросил тогда доктор Грегори.

– Нет!

Больше она о Филине при докторах не поминала.

Все время учебы в колледже (четырехлетнем, частном, основные предметы – биохимия и философия) Нина снимала квартиру в центре Остина. Ближайшее дерево росло в целом квартале от окна ее спальни. Может, поэтому там Филин сумел отыскать ее лишь через год. Пришел Он пешком, на двух ногах, в облике человека, однако круглые, желтые, необычайно большие глаза выдавали его с головой. Босой, Филин-в-Образе-Человека ошивался у входа в дом. Смуглую кожу Его с головы до пят, точно рябь, покрывал узор в виде белых перьев. Призрачно-белый больничный халат («Отчего вдруг больничный халат?» – удивилась Нина) казался слишком свободным, мешковатым для Его худобы и в то же время слишком уж куцым, коротким для студеного зимнего вечера.

Распахнув окно, Нина – а жила она во втором этаже – высунулась наружу.

– Не вовремя ты, – сказала она. – Очень не вовремя. Учеба идет так…

Куда там! Упрашивать Филина – только зря сотрясать воздух. Лучше уж сбереги силы для вздохов и плача. Слова Нины растаяли облачком пара поверх Его устремленных в ее сторону глаз.

– «Так» – это как же? – спросил Филин. – Как она там идет? Скверно? Или, наоборот, хорошо?

Нина не отвечала. Тогда Филин прыснул со смеху, отвернулся и зашагал прочь. Задерживаться надолго – такого за ним не водилось.

Сделавшись преподавателем, профессором, Нина купила домик на Филли-лейн, в медвежьем, можно сказать, углу, у самого леса. Среди прочих птиц в лесу водились и Tyto alba , они же – сипухи, амбарные совы без амбаров. После этого Филин оставил ее в покое года на два, а может, и на все три.

Но как-то раз, зловещей ночью, в мозгу Нины зашевелилось, устремилось вниз вдоль спины, расползлось муравьями по нервам странное, невесть откуда взявшееся беспокойство. Поднявшись с постели, она принялась расхаживать из угла в угол, но это не помогло. Тогда Нина, накинув светоотражающий жилет и прихватив карманный фонарик, отправилась пробежаться. Неровную землю снаружи, заботясь о тех, кому не до сна, озарял тонкий серпик идущей на убыль луны.

Ничего общего друг с другом, кроме названия улицы, у проживавших вдоль Филли-лейн, извилистой немощеной дороги, тянувшейся вдаль, к Аппалачам, не имелось. Соседей своих Нина знала только по наклейкам на почтовых ящиках да по обычным занятиям во дворе.