Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

– Нет. Рад бы, да не могу, – сказал Симаргл. – К тому же я просто не знаю, как вниз спуститься.

А русалка в ответ:

– Ну, это нетрудно. Отыщи рябиновое дерево и полезай вниз по стволу.

– Может, как-нибудь в другой раз.

Прозрачные русалочьи глаза были устремлены вверх, прямо на Симаргла, однако вправду ли она могла его видеть?

– Тогда расскажи мне про небеса, – попросила русалка.

На это Симаргл согласился. Жаль ему стало девицу: она так страстно стремилась наверх, но вместо этого крепко увязла между миром живых и холодом речного дна, ставшего ей могилой.

В ответ русалка поведала ему о шорохе мелких камешков, гонимых вперед быстрым течением, о длинных прядях речной травы, запутавшихся в ее волосах, о любопытных мальках окуней, сплывающихся поклевать ее мертвые глаза, а под конец разрыдалась.

– Отчего я не могу увидеть небес? – пробормотала она сквозь слезы.

– Я тоже мертв, – объяснил ей Симаргл. – Когда-то был человеком, а после сгорел заживо, да прямо сюда и угодил…

– Страшная смерть, – вздохнула русалка. Глаза ее заблестели. – Наверное, потому тебя и взяли на небеса, а меня – нет. Наверное, на мою долю выпало мало страданий. Скажи, как ты погиб?

И Симаргл рассказал ей о ритуале пития абсента – о том, как льют горький напиток на кусок сахара, лежащий поверх специальной ложки, и поджигают его, о том, как шипит, как брызжет, как медленно каплет сквозь прорези ложки в бокал карамель. Да, согласился он, следовало ему быть осторожнее. Предыдущая порция уже малость задурманила голову, движения сделались томными, пальцы утратили ловкость. Так он и опрокинул серебряную чарку вместе с лежащей поверх нее ложкой, обрызгав рубашку пылающей смесью абсента с горящим, тающим сахаром. Огонь охватил одежду, перекинулся на диван, добрался до штор, вокруг зашипело, запахло горелым мясом…

С тех пор он беседовал с русалкой – звали ее Купальницей – каждую ночь, но вниз сойти так ни разу смелости и не набрался. Слишком уж важным казалось ему порученное дело – стеречь небеса, однако поглядывать по сторонам в поисках рябинового дерева, ведущего из мира в мир, он все же не забывал. И как-то раз, когда Ра остановил колесницу на ночь, нашел его. К тому времени поездки их с каждым днем делались все короче, а Ра на козлах горбился все сильнее и все реже подавал голос.

В тот день они устроились на отдых в лесу – густом, прохладном, гудящем от комариного пения. Вздохнул Ра, слез с козел, солнце в люльке оставил посреди неширокой прогалины, улегся на мягкий, пушистый мох под высокой елью и смежил веки.

Взглянув на спящего спутника, Симаргл удивился и опечалился: как же Ра постарел! С тяжелым сердцем он отвернулся и решил прогуляться, чтобы отвлечь мысли от угасания Ра. Заблудиться в лесной чащобе он не опасался: солнце даже сквозь заросли сияло ярко, точно огонь маяка. Но вот за деревьями мелькнул новый источник света – безукоризненной белизны столб в окружении красных и желтых пятен.

Это и была та самая рябина, мировое древо: ветви над головой унизаны спелыми красными ягодами, ствол, пронзая насквозь слой опавшей листвы, тянется далеко вниз, сквозь Явь, до самой Нави, во мрак подземного царства. Шерсть на спине Симаргла поднялась дыбом: даже отсюда, из дальней дали, он видел уродливых тварей, копошащихся в темноте, слышал вопли и плач беспутных грешников, чуял вонь мутной реки, несшей мертвые души к месту упокоения. Тут-то возле рябины и появился Вий.

Глаза Вия были прикрыты веками невероятной длины. Ресницы их достигали черного песка меж когтистыми ступнями, а ногти, венчавшие пальцы опущенных рук, на каждом шагу оставляли в земле глубокие борозды. Приподнял Симаргл губу и предостерегающе зарычал. Услышав его, Вий поманил к себе слуг, вооруженных железными вилами: подойдите-ка, поднимите мне веки, не вижу…

Не зная, что станется с ним под взором каменных глаз, Симаргл поспешил отскочить от рябины, немедля пожалел о своем любопытстве и решил впредь ограничить его только небесами да Явью. Однако тягостный холодок в брюхе подсказывал, что напрасно привлек он к себе внимание зла, от которого караулил небо.

Между тем Ра стал совсем плох. По утрам ему едва хватало сил взобраться на козлы, каждый сустав его тела скрипел, потрескивал от натуги.

– Ну, хватит, – решила Небесная Корова, когда они снова остановились заночевать на ее лугу. – Пусть-ка тебя сын на козлах заменит.

– Я и сам еще справлюсь! – воспротивился Ра.

– Нет. Самому тебе справиться уже не по силам, – возразила Земун, оглянувшись на Симаргла в поисках поддержки.

Что ему оставалось? Только согласно рыкнуть.

– С каждым днем мы проезжаем все меньше и меньше. И в Яви дни все короче. Уже куда короче ночей, хотя на земле только-только декабрь начался.

Ра поник головой.

– Что ж, если солнца мне больше не охранять, – сказал он, – хочу я нынче же и умереть. Лучше смерть, чем жить дальше никчемной старой развалиной. Земун, не откажи давнему другу в последней просьбе: подними меня на рога.

Небесная Корова послушно склонила огромную голову и, поддев на рога престарелого бога, одним махом вскинула его высоко кверху. Из ран, нанесенных рогами Земун, хлынула кровь. Вольный ток ее рос, ширился; касаясь земли, почти черные струи становились прозрачными, словно хрусталь, оборачивались водой. Тем временем тело Ра иссыхало, таяло на глазах, и вскоре от старого бога не осталось ничего, кроме тихой широкой реки, текущей с луга Земун вниз, в самую Явь.

– Быть теперь Ра рекой, – сказала Земун. – Так-то оно куда лучше.

Полюбовавшись отражением неподвижного солнца в зеркале водной глади, оба напились из реки. С каждым глотком Симаргл чувствовал, как в голове оживает, разрастается, точно могучее древо из семени, набирается сил тайное знание. Не прошло и минуты, как он сумел охватить мысленным взором весь мир – все устройство его, все законы – и тогда призвал к себе сына Ра, Хорса.

Юный, исполненный сил, Хорс от Симаргловой помощи отказался. Получив возможность вольно разгуливать где пожелает, Симаргл немедленно ею воспользовался. Вытащил он из-за пояса огненный меч, встал на задние лапы и двинулся по просторам небес, зорко следя, как бы зло не проникло наверх. Большую часть времени Симаргл проводил в лесу, вблизи мирового древа. Там он мог вести разговоры с Купальницей, точно она здесь, совсем рядом, и видеть ее ясные глаза, как будто сидел с нею лицом к лицу.

Русалка плакала, упрашивала, молила Симаргла сойти к ней, в Явь, поплясать – будто бы на ее свадьбе, ведь настоящей-то свадьбы ей никогда уже не видать. Шепотом, опасаясь возвысить голос, поведала она о темных желаниях, расцветающих в ее сердце, о жутком, неодолимом стремлении красть из колыбелей младенцев да сбивать с пути мимохожих странников. Обливаясь слезами, призналась Купальница в том, что вместе с другими русалками насмерть защекотала ребенка, заплутавшего среди пшеничного поля.