Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

– Это мой небоскреб. Отчего, по-твоему, тебя занесло именно сюда?

– Так что же… теперь ты – домовладелец?

– Тут все немного сложнее. Я помогаю без риска, с немалой выгодой переводить свободные капиталы с периферии Европы сюда, в Австрию. Тебе, знаешь ли, всегда малость недоставало воображения.

– Проще сказать, отмываешь бабло белых националистов.

Вотан досадливо морщится. Не хотелось бы Фрейе, чтобы он раскусил ход ее мыслей…

– Всего лишь немного расширяю потом и кровью нажитый опыт, – говорит он. – Всего лишь торю путь к берегу своим людям, увязающим в бескрайней трясине мерзости. Мерзости либеральных извращенцев, мерзости культурных марксистов [58] «Культурный марксизм» – теория заговора, согласно которой ряд современных неомарскистских движений сознательно пытается спровоцировать крах Запада, используя в качестве методов мультикультурализм и политкорректность. …

– «Своим людям»? – презрительно фыркает Фрейя.

– А сколько людей за тобой? Вот он? – с улыбкой спрашивает Вотан, указывая на потолок. – Это, знаешь ли, даже не смешно. А мои люди сердцем чувствуют, что мне требуется. К примеру, надобность приглядывать за тобой.

Тут Фрейе сразу же вспоминается та троица из караоке-бара. Да, в каком-то смысле он прав: действительно, у него свои люди повсюду. Повсюду эта гниль. Неонацистские волки – и в Национальрате [59] То есть в Национальном совете, нижней палате парламента Австрийской Республики. , и в бундесполиции, и среди католического духовенства со всеми его тайными пороками, а уж сколько отцов и матерей семейств, добропорядочных граждан, числится в тех самых закрытых группах на Фейсбуке…

– Кстати о нем, – продолжает Вотан.

– О ней, скотина, – обрывает его Фрейя. – О ней!

– Прекрати потакать его бредовым иллюзиям, сестра. Не то причиндалы ему отрежу и в глотку засуну.

Фрейя крепко зажмуривается, вновь открывает глаза и смотрит вверх, на Агату. В эту минуту она сама себе отвратительна, однако эмоции Агаты не спасут.

– Я только одно хочу знать: с чего? – спрашивает Вотан. – С чего ты, спустившись сюда, в Вену, попусту тратишь время на это… существо?

А вот теперь выражения нужно выбирать со всем тщанием.

– Мне нравятся женщины.

– Именно. Женские прелести. А не это вот… не пойми что.

– Не твое дело, чего мне хочется, а чего нет.

Вотан тихонько хихикает.

– Даже твои извращения извращены.

– Я – Нареченная Крови. Невеста Зверей и Птиц, Владычица Павших в Битве…

– Да-да, – соглашается Вотан. – Только не забывай: все это в прошлом. Но… сегодня я почему-то щедр. Вдобавок это, возможно, тебя чему-нибудь да научит. Дозволяю: прежде, чем вернешься к работе, живи здесь, в Вене, месяц. Разумеется, под ненавязчивым присмотром. Ты его даже не заметишь.

– И с Агатой, – зло добавляет Фрейя, не желая облекать эти слова в форму вопроса, казаться молящей об одолжении.

– Это еще зачем? Что тебе за забота до того, как я прикончу его?

Тут Фрейя поднимает взгляд на Агату и более не колеблется, хотя выговорить этих слов почти невозможно:

– Тогда меняю свою жизнь на ее. По возвращении я никогда больше не покину магнанерии и поклянусь не возвращаться в Вену до конца времен. Взамен ты оставишь Агату в покое. Агата вернется к себе невредимой, и никто из тех, кого ты знаешь, никакого зла ей не причинит.

– Фрейя, – начинает Вотан. Но Фрейя его не слушает.

– Да, я уже не та, кем была. Об этом ты позаботился. Но я по-прежнему Нареченная Крови, и клятвы на крови ты мне не запретишь.

Вотан заливается смехом.

– Неужто от Вены откажешься? И согласишься трудиться в магнанерии вечно? И не сбежишь?

– Да. Да. Нет.

Видя ее серьезность, Вотан разом обрывает смех, изумленно глядит на нее. Сверху, над головой, хрипло дышит Агата.

– А вздумаешь убить ее, – добавляет Фрейя, – буду отбиваться, брыкаться, визжать, когда потащишь меня отсюда. И всю твою жизнь в сплошной кошмар превращу. Сам знаешь: мне это по силам.

Рассуждает она вот как: больше всего остального Вотана радует сделавшаяся доступной легкая жизнь, жизнь самолюбования, пустопорожних лозунгов да презентаций в парадных апартаментах на двадцать пятом этаже. К чему в такой жизни помехи с ее стороны? Ни к чему. Больно, конечно, столь низко падать с прежних, привычных высот… но не беда. Фрейя и это как-нибудь переживет.

– Нет, Фрейя, – говорит Вотан. – Разумеется, я твоим требованиям не уступлю. К тому же и клятвы на крови тебе не принести – кровь пустить нечем. Хватит срамиться, Фрейя. Вскоре, вернувшись к работе, ты сможешь сварить в кипятке душонку этого ничтожества, слизняка, что рядится бабой.

Вотан – волчара хитрый, коварный и терпеливый, а потому резких движений делать не стоит. С ленцой, как бы между прочим, Фрейя запускает пальцы в волосы, вынимает булавку. Длинные черные пряди рассыпаются по плечам, а Фрейя без лишних слов вонзает бронзовое острие в самое нежное место, в шею – до отказа, как можно глубже – вонзает, выдергивает…

Первая капля летит вперед, точно пуля, растекается кляксой по щеке Вотана. Вторая не столь быстра. Вотан инстинктивно поднимает руку, чтоб утереться, но тут на щеке его расцветает вторая клякса, а за ней третья, кровь заливает всю правую половину лица, струится в рот, будто в водосток. Вотан вскакивает с кресла, спотыкается и, захлебнувшись кровью, падает на спину.

– На, подавись ею, подонок хренов! – кричит Фрейя. – Теперь ты готов связать себя клятвой?

Ясное дело, вечно так продолжаться не может. От потери крови Фрейя уже начинает слабеть, а Вотан – уж он-то найдет способ выйти сухим из воды. Что ж, вскоре Фрейя умрет… но прежде добьется от него клятвы.

А он все еще упорствует, отползает назад… Фрейя шагает следом, склоняется над ним, хватает его руку, тянет к себе.

– Трус! – рычит она, с маху вычерчивая булавкой сигиллу на его правой ладони. – Трус…

Так, теперь левая… есть! Вотан падает на спину, лицо его сплошь залито кровью. В комнату врывается ветер…

С рассветом Агата приходит в себя посреди главного собора Центрального кладбища, у самого алтаря. Тучи дали трещину, разошлись, собор словно вдыхает в себя солнечный свет. Дрожа всем телом, Агата неуверенно поднимается с холодного пола. Купол над головой украшен изображением небесного свода, усеянного золотыми звездами; от центрального круга тянутся в стороны золотые лучи, а там, прямо перед Агатой, Страшный суд… Как ни странно, она жива. Жива и даже одета в то же, что накануне надела, собираясь в офис, а в памяти, как ни жаль, до сих пор живо все, что она видела с потолка. Язык, на котором Фрейя спорила с тем человеком, Агате был незнаком, но звучал, точно волчий рык, перебранка волка с волчицей. Ярче всего запомнилась неспособность шевельнуть даже пальцем и кровь повсюду вокруг.