Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Голова нанимателя битком набита предрассудками. Сомалийцы, сообщает он мне, весьма горячи нравом.

– Смотри, не обидь их чем, Алибхай, ха-ха!

Кавирондо, напротив, веселы, покладисты, прекрасно подходят для физического труда. Мой же народ трусоват, однако ловок в обращении с числами.

На всем свете, говорит мне наниматель, не сыскать человека гнуснее немца. Однако немецкие женщины весьма соблазнительны, а немецкая музыка – прекраснейшая в мире. В доказательство он затягивает немецкую песню. По-моему, ревет, как перепуганный буйвол. После велит мне почитать ему вслух из Библии. Полагает, для меня это – сущая мука.

– Что, Алибхай, ересь, да?! Ха-ха! Придется тебе, небось, рот потом мыть?! На лишние омовения силы тратить?!

По счастью, Бог не разделяет его предрассудков.

– «В то время были на земле исполины, – читаю я. – Ибо только Ог, царь Васанский, оставался из Рефаимов [64] Древнейший библейский народ великанов, живших во времена Авраама. . Вот, одр его, одр железный: длина его девять локтей, а ширина его четыре локтя, локтей мужеских», – читаю я.]

Коньек – охотник. Огромные, страшно выпученные глаза его способны заметить любое движение хоть на дальнем краю равнины. Дичь его – люди. Бегает он огромными, размашистыми шагами, а спит под ветвями густолистых деревьев. Любимый вопрос его: «Матушка, чей это след?»

[Мэри рассказывает, что в Год Янтаря Коньек пробегал через ее деревню. Вихрь, поднятый им на бегу, посрывал крыши с хижин. Одна ведунья предсказала появление охотника загодя, и юноши (в их числе – брат Мэри) натянули между деревьев сеть, дабы его изловить. Но Коньек лишь рассмеялся, разорвал сеть в клочья и с оглушительным громом исчез. Ныне, как полагает Мэри, он рыщет в окрестностях Элдорета. А брата ее, говорит она, и прочих юношей, что додумались до ловушки, после исчезновения Коньека никто больше не видел.

Взгляд Мэри странен – так и тянет, влечет к себе. Удивительно: ведь всего несколько дней назад я писал, будто она замкнута и холодна! Рассказывая о брате, Мэри так туго наматывает на палец малиновую нить, что, того и гляди, перережет его пополам.]

Мбити обычно прячется в ветвях ягодных кустов. Протянешь руку за ягодой – она говорит: «Ай, не трогай моего глаза!» А после спрашивает: «Как с тобой быть? Съесть, или в дети взять?»

Согласишься в дети к Мбити пойти – иголкой тебя уколет. Выдает ее раковина-каури на кончике хвоста.

[– Эх, брат мой, – вздыхает Мэри и начинает описывать лес, куда мы пойдем охотиться на чудовищ.

Глаза ее мерцают – сдержанно, однако настойчиво. Я против собственной воли подаюсь вперед, к ней. Шум лагеря, голоса остальных, треск дерева, стук топора мало-помалу стихают, становятся не громче жужжания мух. Весь мир состоит только из меня да Мэри, да неба над головой Мэри, да деревьев за плечом Мэри. Мэри спрашивает, понятен ли мне ее рассказ. Напоминает о сгинувшем в лесу брате. Тут я и понимаю: блеск ее глаз порожден не какой-нибудь сверхъестественной силой, но страхом.

Говорит она со мной осторожно, будто с ребенком.

Вручает мне пучок малиновых нитей.

– Отправляясь в лес, – поясняет она, – ребенок надевает на шею красный шнурок. Увидит этот шнурок людоед – и ребенка не тронет. А ты, по-моему, в точности тех же лет, что и брат…

Мой голос обращается в шепот:

– А что же с Мбити?

Устремленные на меня, глаза Мэри сверкают ярче прежнего.

– Мбити везет, – отвечает она. – До сих пор никто не смог ее изловить. И, пока не изловят, быть ей одной из хранительниц леса, людоедкой и всем людоедам сестрой.]

Нтемелуа – новорожденное дитя, отрастившее зубы еще в материнской утробе.

«Двинься ближе, котелок, двинься ближе, ложечка!» – поет он.

Нтемелуа подменяет мясо в котелке катышками засохшего навоза. Хитрый мерзавец, он забирается в коровий зад, прячась в ее желудке. Телом Нтемелуа слаб, а кормится страхом, в чем и состоит его сверхъестественная сила. Ездит верхом на гиене. Спины ему в жизни не выпрямить, но это его не печалит, так как способности от души, с удовольствием потянуться, вольготно разлечься на солнышке, он отнюдь не лишен. Спасение от Нтемелуа только в одном: поскорее покинуть его владения.

[Завтра снимаемся с лагеря.

Мне надлежит раздать красные шнурки на шею только тем, кому я доверяю.

– Ты знаешь их, – пояснила Мэри, – не хуже, чем я знаю тебя.

– Разве ты меня знаешь? – спросил я, удивленный и тронутый.

– Разобраться в человеке за неделю никому не заказано, – с улыбкой ответила она. – Надо попросту слушать.

Теперь передо мной открыты два пути. Один ведет в лес, другой ведет к дому.

С какой легкостью я мог бы вернуться в Момбасу! Украдкой стащить толику пищи да денег и отправиться восвояси. При мне имеется писаный договор, подтверждающий, что я не бродяга, а честь по чести нанят на службу. Как просто, в случае надобности, объявить, будто я послан нанимателем назад, к побережью, заказать необходимые припасы, а то и вовсе в Абиссинию, для покупки ослов! Однако малиновые нити жгут мне карман, манят поближе к источнику этого жара. Мне хочется взглянуть на чудовищ.

– Ты не ошибся, – сказала перед уходом Мэри. – Я вправду ходила в миссионерскую школу. И не спалила ее без остатка.

Тут она улыбнулась со странной смесью дерзости и стыда. Один из глаз ее вспыхнул ярче, озаренный блеском слезинки. Мне захотелось броситься к ее ногам, моля о прощении – да, моля о прощении за то, что незваным вломился в ее прошлое, разбередил память о былом унижении.

Но вместо этого я небрежно сказал:

– Что ж, даже самому Нтемелуа довелось у коровы в заднице побывать.

– Спасибо тебе, братец, – со смехом откликнулась Мэри.

Сказала так и пошла прочь по тропинке – степенно, гордо расправив плечи. Не знаю, увижу ли ее еще хоть разок, но представляю в воображении, как встречу в лесу юношу с малиновым шнурком на шее. Вот он легкой поступью Мэри подходит ко мне, окидывает меня прямым, проницательным взглядом Мэри… Я жду этой встречи, как встречи с давно пропавшим без вести другом. Воображаю, как жму руку этого юноши, разительно схожего с Мэри и со мною самим. У наших ног распростерт труп моего нанимателя. Тем временем великаны, людоеды и прочие чудища рвут когтями жестянки консервов, радуются небывалому пиршеству среди чащи хмурого леса…]

Ракакабе… как прекрасен он, Ракакабе! Мальгашский демон, он не раз был замечен далеко к северу, вплоть до самого Кисмайо [65] Портовый сомалийский город, распложенный на границе с Кенией. – Примеч. ред. . Он легко скользит по волнам, он поедает москитов; щеки его, его волосы ослепляют блеском. Любимый его вопрос: «Ага, спите?»