Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

– Ну что ж, – сказал я, оглянувшись и отметив, что слюнявый сатир ретировался назад, в кусты, а нож его, сверкая на солнце, вместо моей особы кромсает ветви тамариска. – Ну что ж, очевидно, мне следует вернуться на Дафеу. Или вы позволите задержаться?

– Можете задержаться, – отвечала она. – Я вовсе не возражаю.

С этими словами она внезапно повернулась ко мне лицом, и мое сердце бешено застучало где-то у самого горла. Глупая реакция, детская… однако я был взволнован до глубины души, так как теперь разглядел, что показалось мне странным издали, в первую же секунду. Лицо хозяйки острова Медузы было скрыто под маской!

Хозяйка между тем замерла без движения, предоставив мне справляться с удивлением как уж получится, не помогая и не препятствуя.

Необычная то была маска… а может, вполне обыкновенная, я в общепринятых для подобных вещей нормах не разбираюсь. Сделанная из какого-то светлого, матового материала, она безупречно повторяла оттенок кожи рук и плеч, а вот с оттенком шеи, прикрытой платком, по-видимому, совпадала не столь хорошо. Вдобавок подбородок маски (вот это уж, на мой взгляд, для любой маски будет излишеством) уходил вглубь до самого горла. Неяркая, ничем не примечательная миловидность черт искусственного лица отчего-то казалась нешуточным оскорблением в адрес хозяйки дома. Попробуй я, еще не видя маски, представить ее лицо, непременно вообразил бы себе этакую грубую, тяжеловесную красоту, возможно, отчасти искупаемую какой-либо изюминкой вроде небольшого точеного носа. Однако ж маска была какой-то… бессодержательной, не подходила хозяйке, не отражала ее натуры – это я мог (или полагал, будто могу, что равносильно тому же) утверждать уже через три минуты.

Светлые волосы, не в пример маске казавшиеся вполне естественными, ниспадали на плечи каскадами, пышными, словно листва окрестного леса. Выходит, она – действительно блондинка, подобная златокудрым грекам времен Гомера, когда на землю в обличье смертных людей спускались боги…

В конце концов я, как уже говорил, без помощи и без помех с ее стороны пришел в себя. О своем положении она не упомянула ни словом. Я тоже. Вместо этого я попросту повторил:

– Стало быть, мне позволено задержаться?

Маска продолжала взирать на меня.

– Вы так хотите остаться, – проговорил ни с чем не сравнимый голос. – Что же вы намерены здесь делать?

Беседовать с вами, лукавая, гадая, что может таиться под этой безликой маской…

– Осмотреть остров, если не возражаете. Там, у берега, я наткнулся на статую фавна. Мне говорили… – развитие темы подразумевало обман. – Как мне говорили, где-то здесь имеется древний алтарь.

– О-о!

Хозяйка разразилась чем-то наподобие лая. Очевидно, так звучал ее смех.

– Об этом острове, – сказала она, – вам никто ничего не рассказывал.

Тут я здорово растерялся. Неужто ей известно, что говорили мне на Дафеу?

– Что ж, если начистоту, я просто питал романтические надежды найти здесь нечто подобное.

– Что ж, как это ни прозаично, здесь ничего подобного нет. Ни алтарей, ни храмов. А фавн был привезен моим отцом из Афин. Куплен в сувенирной лавке. Изяществом вкуса отец не блистал, но прекрасно об этом знал, а между тем его приобретение не лишено некоего шарма, не так ли?

– Да, по-моему, не лишено. Отец ваш…

Но тут она вновь перебила меня:

– Остров зарос лесом от края до края. Весь, кроме клочка земли на задах. Там мы выращиваем кое-что, держим коз, кур… Хозяйство у нас немалое. Всем необходимым сами себя обеспечиваем. Есть здесь источник пресной воды… но без стража. Без духа-покровителя, как ни жаль разбивать вдребезги ваши мечты.

Судя по веселью в ее голосе, по легким пожатиям плеч, она откровенно наслаждалась ситуацией – радовалась, если хотите, случаю выставить меня идиотом. Очевидно, гости на острове появлялись нечасто. Возможно, разговор с молодым незнакомцем, пусть и далеко не красавцем с журнального разворота, был ей даже в радость.

– Однако против моего пребывания здесь вы не возражаете, – уточнил я. – А ваш отец?

– Мои родители умерли. Под «мы» имелся в виду он, – сообщила она, широким жестом указывая в сторону чудовища на лужайке, – и женщина, заботящаяся о доме. Добровольные, можно сказать, мои слуги – ведь денег у меня больше нет. Видите платье на мне? Оно принадлежало матери. Счастье, что ростом и сложением мы с ней одинаковы, правда?

– Безусловно…

Внезапно мне представилось, будто я – посол при дворе какой-то грозной владычицы, Клеопатры, или, скажем, Екатерины Медичи.

– А вы весьма учтивы, – заметила хозяйка, словно бы проникнув мыслью в мои фантазии.

– Тому есть немало причин.

– Например?

– Я явился сюда незваным, а вы принимаете меня как гостя.

– А как, – с внезапной гордостью спросила она, – вы находите мой английский?

– По-моему, он просто великолепен.

– Я свободно владею одиннадцатью языками, – небрежно похвастала хозяйка дома. – А еще на трех читаю без словаря.

Определенно, она мне нравилась! Устроенное ею представление, трогательное и в то же время величественное – и угловатые театральные жесты, и пышные волосы, и стройное тело, и платье по моде 1940-х, и крупные, изящной лепки руки, и вызывающе, дразняще оставленная без объяснений маска – все это просто-таки завораживало.

Я что-то сказал, выразив восхищение, и она вновь разразилась лающим смехом, встряхнула копной светлых волос, чрезвычайно, пускай всего лишь на миг, напомнив мне Грету Гарбо в роли королевы Кристины.

Сойдя по ступеням ко мне, хозяйка дома подтвердила еще одну мою догадку: действительно, ростом я превосходил ее разве что на какой-нибудь дюйм.

– Идемте, – сказала она. – Я покажу вам остров.

И она показала мне остров. Как и следовало ожидать, он оказался совсем невелик – нигде не задерживаясь, от силы за полчаса обойдешь. Но мы, разумеется, не торопились, останавливались то у особого, определенного дерева, то на взгорке, полюбоваться открывшимся видом, а раз даже присели в траву возле бурного млечно-белого родника. Чашей, как сообщила хозяйка, родник снабдили в 1910-м. Над чашей восседала маленькая бронзовая нимфа того же года изготовления, о чем свидетельствовало очевидное сходство ее классического наряда и перетянутых лентой волос с длинными, суженными книзу юбками и прическами эдвардианских времен. Любая эпоха накладывает на прошлое собственный отпечаток.

За особняком белела кучка скромных домишек – таких же, как на Дафеу, ныне явно пустующих и приспособленных под другие нужды. В траве, укрывшись под сенью исполинского кипариса, резвились полдюжины коз, повсюду важно, степенно расхаживали куры и прочая домашняя птица, где-то неподалеку похрюкивала свинья, а может, и не одна. Полоски грядок с разнообразной зеленью окаймляли по краю плодовые деревья и виноградные лозы, а далее, за границей миниатюрной плантации, вновь начинался лес. Пожалуй, самодостаточность вполне сносная… вот только, судя по словам хозяйки, никакой связи с внешним миром она не поддерживает, будто его вовсе не существует. А если, допустим, засуха, непогода, иное стихийное бедствие – что тогда? И, кстати о старом сатире: надолго ли ему хватит сил управляться с хозяйством? С виду выглядел он лет на двести, что для местных островов означает около шестидесяти… однако расспрашивать хозяйку, как она думает управляться со всеми этими неотвратимыми бедами, я не стал. В конце концов, что проку в большинстве планов? Вот прилетят завтра завоеватели с Андромеды – и что тут делать, куда бежать? Либо хватит умения и воли выжить любыми правдами и неправдами, либо нет.