Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Стоило сделать шаг, где-то неподалеку, в роскошной клетке из пышных ветвей, пронзительно, будто трубя тревогу, заверещала птица. Но ведь, если легенды не лгут, на Острове Медузы и птицы должны обращаться в камень! А углядев в зарослях великолепной работы каменную статую, изображавшую человека, я замер бы, до глубины души потрясенный, изумленный воплощением легенды в жизнь…

Минут через пять я действительно наткнулся в зарослях на статую, но то оказался всего лишь маленький замшелый фавн. Вдобавок радость от находки значительно приугасла после внимательного осмотра, наглядно продемонстрировавшего его отнюдь не античное происхождение. Вероятнее всего, фавн появился на свет где-то около 1920-х.

Однако еще минута, и каменный фавн начисто вылетел из головы. Каскады буйной зелени, преграждавшие путь, внезапно иссякли, расступились, открывая вид на внутреннюю часть острова, оказавшуюся куда просторнее, чем я предполагал. Поразительнее всего оказалось самое ее сердце. Честно сказать, сам не знаю, что я ожидал здесь найти. Серо-белые стебли колонн, какой-нибудь храм с алтарем, родник под бдительным взором изъеденного зеленью бронзового стража – все это меня ничуть бы не удивило. А вот дом… да, этого я вовсе не ждал. Отчего и замер на месте в безмерном разочаровании, проклиная его убогую, безотрадную обыкновенность, но вскоре мало-помалу начал осознавать: нет, обыкновенным в общепринятом смысле дом этот не назовешь.

Воздвигли его, вероятно, в начале века – тогда подобные вещи были в моде. Эксцентричная двухэтажная постройка в непоколебимо европейском духе – да-да, причем в духе Северной Европы: темные стены, сводчатая кровля; высокие окна, словно бы сдавленные подступившими вплотную деревьями, тоже темны, в стеклах ни отблеска… Черту уникальную и поразительную – поражающую красотой – являл собой ряд колонн вдоль террасы, и формой, и расстановкой в точности повторявших колонны Кносского дворца, отличаясь от них только цветом. Вытесанные из светоносного изумрудно-зеленого мрамора, стволы колонн мрачного дома сверкали – куда там окнам!

К парадному входу тянулась небрежно выкошенная лужайка с одинокой чахлой оливой в окружении кустов тамариска. Вдруг прямо передо мной, словно бы отделившись от ствола оливы, появился… фантом. На миг оба мы замерли, а затем незнакомец, скрестив на груди бугристые, шишковатые руки, шагнул из кустов мне навстречу. Пожалуй, он вполне мог бы сойти за престарелого сатира; я же, со своей стороны, был типичным туристом-пляжником, покрытым бледным иноземным загаром, в плавках и свободной рубашке навыпуск… причем, вероятно, вторгшимся в границы частных владений, а по-гречески объясняющимся из рук вон плохо.

Едва я подумал об этом, незнакомец остановился передо мной и раздраженно, без всякой снисходительности, заорал. Понять, к чему он клонит, легко мог бы любой, даже вовсе не знающий греческого.

– Прочь! Прочь! – возмущенно вопил он, размахивая ножом, при помощи коего, видимо, подрезал, а может, попросту портил ветви оливы. – Прочь! Вон отсюда!

В ответ я сказал, что считал остров совершенно безлюдным. Он это проигнорировал и продолжал размахивать ножом, чем здорово вывел меня из терпения. Я твердо велел ему убрать нож, прибавив, что восвояси отправлюсь, когда буду к тому готов: в конце концов, табличек «Частная собственность» нигде вокруг не видать. В обычных обстоятельствах я нипочем не стал бы так рисковать, столкнувшись с явным психом, однако мое положение было столь шатким, столь несуразным, столь неудобным для самозащиты, что оставалось одно: держаться как можно тверже. Кроме этого, добравшись до волшебной пещеры и обнаружив, что она совсем не такова, какой представлялась в воображении, я очень уж не хотел отступать, оставив себе на память одну лишь загадку темных окон да изумрудную зелень колонн.

Между тем безумец начал в буквальном смысле этого слова брызгать слюной – вероятнее всего, из-за нехватки зубов во рту, однако выглядело это весьма устрашающе (и, кстати заметить, крайне неэстетично). Пока я решал, к какой линии поведения лучше прибегнуть далее, на террасе появилось новое лицо – судя по силуэту, женщина. Ярче всего в память врезались белые кружева среди колонн и странный приглушенный голос – трескучая греческая фраза, произнесенная с такой быстротой, с таким непривычным акцентом, что ни слова не разобрать. Старик мигом обернулся, уставился на новоприбывшую, воздел к небу руки и бурно, с пеной у рта, залопотал в ответ, вне всяких сомнений, аттестуя меня сущим бандитом или еще каким-нибудь самым нелестным образом. Тем временем я, несмотря на растущее волнение, во все глаза разглядывал женщину, стоявшую среди колонн. Стояла она в тени, так что с лужайки виднелось лишь блеклое белое платье и белый платок на шее. Да еще волосы белели сквозь полумрак, только их белизна была немного другой, немного теплее оттенком. Светловолосая гречанка… или просто гречанка, красящаяся пергидролем, и никаких тебе змей вместо волос!

Пока я раздумывал обо всем этом, их диалог продолжался. Его реплика, ее реплика… Наконец, я, потеряв терпение, обошел старика и двинулся к террасе – и лишь после этого сообразил, что свободно могу получить нож в спину. Но, стоило мне сделать шаг, женщина слегка склонилась вперед и велела старику пропустить меня (эту фразу я, к счастью, разобрать смог).

Подойдя к нижней ступени крыльца, я невольно – в самом деле, невольно – остановился, пораженный некоей странностью ее облика. Странностью того же рода, не очевидной, вроде зеленых колонн и чуждого Греции архитектурного стиля, но странностью окружающей атмосферы, отмечаемой подсознательным взором, недоступной обычному глазу, веяло и от дома. В чем она заключалась? Даже не объяснить… На вид, судя по фигуре и по манере держаться, хозяйке могло оказаться лет около тридцати с небольшим. Стоило мне приблизиться, она, по-прежнему прячась в тени, отвернулась к садовому столу и принялась перекладывать с места на место какие-то бумаги.

– Простите, – заговорил я по-гречески, но тут же остановился и перешел на английский.

Отчего я решил, будто этот язык ей знаком? Сам не знаю. Возможно, лишь оттого, что дафейцы объяснялись на нем довольно бойко.

– Прошу прощения, я не знал, что здесь частная собственность. Никто мне об этом ни словом не…

– Так вы – англичанин? – перебила меня хозяйка на местном диалекте, подтверждая мою правоту.

– Не совсем. Но, признаться, английским владею куда лучше, чем греческим.

– Отчего же, ваш греческий очень неплох, – заметила она с безразличной благосклонностью полиглота.

Я замер на месте, очарованный, завороженный. Более странного, глухого, едва ли не отталкивающего голоса я в жизни еще не слыхал. Вдобавок этот невероятный, совершенно не греческий выговор… пожалуй, я в первую очередь счел бы его русским, но без уверенности.