Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

– Я знаю, где она, – сказала Алиса вставая, – но и она теперь знает про нас.

Мертвый голубь, лежавший у ее ног, открыл молочно-белые глаза. Встал, пьяно покачнувшись, на подрагивающие лапы, распрямил мокрые крылья и взлетел.

Сотни мертвых птиц, тяжело взмахивая крыльями, поднялись с земли в небо. Они закружили над вокзалом, сталкиваясь друг с другом, падая на землю и снова взлетая, собираясь в стаю.

От стаи отделилась ворона, кинулась на Алису. Ведьма сделала отвращающий жест. Птицу отбросило прочь и разорвало на части. Месиво из крови, мяса, костей и перьев зависло в воздухе, напоминая кляксу из теста Роршаха. «Клякса», глухо чавкнув, упала на перрон. Михаил и Алиса почти достигли входа, когда стая бросилась на них. Алиса сжала кулаки, выкрикнула первое вспомнившееся заклинание. Нескольких птиц впечатало в асфальт. Ведьма едва успела вслед за Михаилом проскользнуть в двери, захлопнув их за собой. Стая налетела на здание.

Птицы бились в окна и стены. По стеклу в кровоподтеках и перьях побежали трещины.

Алиса посмотрела на Михаила с сомнением, тихо сказала:

– Отвори мне кровь.

Думать было некогда. Михаил вытащил нож. Алиса протянула к нему руки. Он сделал по глубокому разрезу вдоль вен.

«Как для удачного самоубийства», – вкралась в сознание мысль.

Кровь заструилась по запястьям и пальцам.

– Закрой глаза, – сказала девушка, но он не послушал.

– Живая руда – злая вода, в жилах бейся, в уста черту лейся… – зашептала Алиса.

Кровь текла по ее рукам, но не падала на пол. Багровые ручейки исчезали, не достигая плитки. Девушка закрыла глаза, отдаваясь заклинанию, ускользая из реальности. Воздух вокруг загудел, окна задребезжали.

В дальнем конце зала ожидания стекло не выдержало, разбилось. Птицы ринулись в дыру. На полу зашевелились мертвые воробьи.

– …смурному другу – ледащую супругу, вдовице – супостата, мне – вдовьего брата…

Язычки черного тумана затрепетали под ногами девушки, зазмеились в воздухе, собирая кровь жадными лакающими рывками. Обвили ее руки, проникли под разрезанную кожу, ввинтились в вены. Раны перестали кровоточить, затянулись. Алиса открыла алые глаза. Повернулась лицом к дверям, приложила ладони к стеклу, лопнувшему с громким треском. Осколки разлетелись пылью, окутавшей стаю. Птицы ссохлись, рассыпались трухой.

Ночь наползла на мертвый город. Михаил выглянул в окно: на улице царила непроницаемая темнота. Электричество отключилось час назад. С неба все еще лил дождь.

Они укрылись в квартире одной из многоэтажек в центре города.

– Я не знаю, как ее остановить. Мне надо увидеть, что видят люди, которые смотрят в черноту, – сказала Алиса, стоило им зайти в квартиру. – Нужны зеркала.

В ванной из крана капала вода, Алиса расставила зажженные свечи по краю раковины, расплавленный воск собирался лужицами на кафеле. Она встала спиной к висящему над раковиной зеркалу, держа в руках маленькое зеркальце так, чтобы видеть свое отражение в большом зеркале сзади.

Михаил стоял рядом с дверью, не глядя на то, что происходит в ванной. Его замутило, когда в зеркале он вместо лица увидел свой лохматый затылок.

Несколько минут Алиса молчала, вглядываясь в свое отражение, по бледному лицу скользили тени. Михаил вздрогнул, когда она наконец заговорила, монотонно, как в трансе:

– Она в обмен на силу согласилась отдать черту своего нерожденного ребенка, но чем ближе становился срок оплаты, тем сильнее становилось ее чувство к дочери. Даже имя ей придумала. Аглая. Глашенька. Колыбельные ей пела, когда малышка беспокоилась, словно той от матери паника передавалась. Ведьма договор расторгнуть хотела. Но, когда подошел срок, черт младенца из ее живота достал и забрал в ад. Несколько лет она пыталась найти туда дорогу и способ вернуть дочь. Силу копила.

Знал Михаил источник этой силы: Ириска и десятки, а может, и сотни детей.

– Ненависть в ней все чувства убила. Она от горя и боли с ума сошла. Не боится, что кто-нибудь узнает. Не думает о том, как мир изменится, если нарушить законы бытия. Что?..

Алиса запнулась. Послышался звон битого стекла, Михаил заглянул в ванную: девушка стояла покачиваясь, закрыв лицо ладонями, осколки зеркала искрились у ее ног. Сквозь ладони слышался истерический смех, Алиса опустила руки, по бледному лицу текли слезы:

– Старик! Вадим Николаевич! Он тот черт, что ее дочь украл, скотина жадная, но сил самому не хватило с ней справиться, поэтому вас ко мне привел, он… – Смех перешел в рыдания. – Уроды вы все! – прокричала Алиса. – И сдохнете как уроды. Никому прощения от нее не будет! Она, как Тиамат, монстров породит. Они солнце и луну сожрут, а когда ни дня, ни ночи уже не будет, новых монстров высрут!

– Успокоилась? – спросил Михаил, когда рыдания утихли.

– Мы опоздали, все уже идет не так. Мир уже меняется, и дело не только в чарах. – Алиса замолчала, посмотрела на огонек свечи. – Красный свет зовет за собой, заставляя каждого искать то, что нужно ему, но в итоге они все исполняют ее волю как рабы. Свет вытесняет все, от него даже смерть не спасает. Нам нужна защита, иначе мы к ней близко не подойдем. А когда подойдем, не смотри на свет. Она их сломала, и мир сломает, как ты сломал меня…

Алиса, сидя на кровати, плела сеть из найденных в квартире нитей мулине. Она смыла кровь и переоделась в найденные в шкафу джинсы и рубашку. Пальцы дергали за нитки, завязывали узелки, приспускали петли, затягивали.

Темнота ей не мешала, зато Михаилу действовала на нервы. Он достал смартфон, зарядки осталось совсем мало, но какого лешего? Михаил включил фонарик, луч света дернулся по стене, скользнул по бледному лицу Алисы. От побоев не осталось и следа. Магия крови – самая сильная магия.

Октаринового цвета, папа?

– Да, милая. – Михаил понял, что сказал это вслух, когда Алиса посмотрела на него.

Михаил посветил на икону, висевшую на стене. Божья Матерь повернулась спиной к миру и закрылась пурпурным платом. Младенец плакал в плоской черноте с обратной стороны расписанной доски.

– Если ты сегодня ее убьешь, я сниму заклятие и дам тебе отомстить, – сказал Михаил, когда зарядка кончилась и фонарь погас. Чернота проглотила слова. Алиса, казалось, и не заметила ничего, она продолжала плести сеть.

– Я знаю, сколько зла тебе причинил, одной свободой за такое не расплатишься. Преврати в козла, сожги, сними кожу, не знаю… делай, что хочешь. Я не буду сопротивляться. Лишь об одном прошу: убей ее, отомсти за Ириску. Я звал ее Ириской. Иришка-Ириска. Она была сладкой, упрямой и мягкой, как ириска «Кис-кис».

Желчь поднялась к горлу.

Сладкой, упрямой, мягкой… Такой же Ириска показалась и сожравшей ее ведьме?