Стивен Кинг - Жизнь Чака

— Я думал написать ей, если мне покажется, что он… — дядя Брайана пожимает плечами.

Брайан приближается к кровати и глядит вниз на белое лицо своего отца. Мальчик думает, что без своих очков в чёрной оправе его отец не выглядит достаточно старым, чтобы иметь сына, который уже перешёл в старшую школу. Он и сам похож на старшеклассника. Мальчик поднимает руку отца и оставляет короткий поцелуй на серповидном шраме.

— Такие молодые люди, как он, не должны умирать, — произносит Брайан. Он говорит тихонько, словно его отец может услышать. — Иисусе, дядя Даг, ему же прошлой зимой только тридцать девять исполнилось!

— Присядь-ка, — говорит Даг и хлопает по стоящему рядом стулу.

— Это мамин стул.

— Когда она вернётся, ты уступишь ей место.

Брайан скидывает свой рюкзак и садится.

— Как ты думаешь, через сколько это случится?

— Врачи говорят, он может уйти в любую минуту. До завтра почти наверняка. Ты же знаешь, что аппараты помогали ему дышать, так? А капельницы подпитывали его. Он не… Брайан, ему больше не больно. С этим покончено.

— Глиобластома. [19] Наиболее частая и агрессивная форма опухоли мозга, которая составляет до 52 % первичных опухолей мозга и до 20 % всех внутричерепных опухолей. — Зло говорит Брайан. Когда поворачивается к своему дяде, он плачет. — Почему Богу угодно забрать именно моего папу, дядя Даг? Объясни мне.

— Я не могу. Пути господни неисповедимы.

— Нахуй такие пути, — говорит мальчик. — Пусть это дерьмо остаётся в фантастических книжках, где ему самое место.

Дядя Даг кивает и кладёт руку на плечо Брайана.

— Я знаю, это сложно, малец, для меня тоже, но это всё, что я могу сказать. Жизнь — загадка. Как и смерть.

Они затихают, слушая устойчивое бип… бип… бип… и хрип, когда Чарльз Кранц — Чак для жены, для брата и своих друзей, — делает один медленный вдох за другим. Его существо в последний раз взаимодействует с миром. Каждый вдох и выдох (и биение сердца) контролируются распадающимся мозгом, в котором ещё происходит несколько последних вычислительных процессов. Человек, потративший значительную часть своей жизни на бухгалтерию в «Мидвест Траст», сейчас проводит последние подсчёты; мизерный доход, чудовищные выплаты.

— Банки, по общему мнению, бессердечны, но они там действительно любили и уважали его, — говорит Брайан. — Прислали целую тонну цветов. Медсёстры положили их в солярий, потому что рядом с папой не должно быть цветов. Почему они так решили? Боятся, что цветы спровоцируют какую-то аллергическую реакцию, или что-то в этом роде?

— Он и правда любил там работать, — соглашается Даг. — Полагаю, его бухгалтерия не слишком значимая штука в общей системе вещей — он никогда не получил бы Нобелевскую Премию или Медаль Свободы от президента, — но он любил свою работу.

— И танцевать тоже, — говорит Брайан. — Он любил танцевать. И он был хорош. Как и мама — они отплясывали, как сумасшедшие, она так говорила. Но обычно она утверждала, что папа всё равно танцевал лучше.

Даг хохотнул.

— Называл себя бедной версией Фреда Астера [20] Американский актёр, танцор, хореограф и певец, звезда Голливуда, один из величайших мастеров музыкального жанра в кино. . А ещё у него были модельки поездов, когда он был мальчиком. Его «Деда» накопил целую коллекцию. Я имею в виду его дедушку.

— Да я уж понял, — говорит Брайан. — Знаю, что значит «Деда».

— Он прожил хорошую жизнь, Брай.

— Но недостаточно долгую, — отвечает Брайан. — Он никогда не совершит путешествие на поезде через Канаду, как хотел. И не посетит Австралию — этого он тоже желал. Он никогда не увидит, как я закончу старшую школу. Никогда не побывает на вечеринке по случаю его выхода не пенсию, где будет весёлая болтовня и люди подарили бы ему золотые… — он вытирает глаза рукавом пиджака, — …золотые часы.

Даг сжимает плечо своего племянника.

Брайан говорит, глядя вниз на свои сжатые руки:

— Я хочу верить в Бога, дядь, и я верю в какой-то мере, но я не понимаю, почему всё должно происходить именно так. Почему Бог позволяет такому случаться? Это те самые неисповедимые пути? Ты преуспевающий философ, и это всё, что ты можешь сказать?

Да, потому что смерть не оставляет на философии камня на камне, думает Даг.

— Ты знаешь, как говорят, Брайан, — смерть забирает лучших из нас, затем только всех остальных.

Брайан пытается улыбнуться.

— Если это должно было меня успокоить, то тебе стоило бы постараться получше.

Казалось, Даг не услышал племянника. Он смотрит на своего шурина, который — по мнению самого Дага — был ему родным братом. Который дал его сестре хорошую счастливую жизнь. Который помог ему начать своё собственное дело, и это только малая часть. Вместе они провели много замечательного времени. И всё же недостаточно, но, похоже, это действительно точка.

— Наш мозг сам по себе ограничен — не так, конечно, как губчатое вещество внутри костей, — но вот разум внутри мозга бесконечен. Объём его вместимости колоссален, а воображение достигает далей просто за пределами нашего понимания. Я думаю, что когда умирает мужчина или женщина, целый мир обращается в руины — мир, в который этот человек верил, который знал. Подумай вот о чём, малец: миллиарды людей на планете, и внутри каждого из них есть целый мир. В их мыслях зародились целые вселенные.

— И сейчас мир моего отца погибает.

— Но не наши, — говорит Даг и вновь обнимает племянника. — Наши ещё поживут. И мир твоей мамы. Мы должны быть сильными ради неё, Брайан. Настолько, насколько это возможно.

Они снова затихают, глядя на умирающего мужчину на больничной койке, слушая бип… бип…бип… кардиомонитора и медленное дыхание Чака Кранца, его тяжёлые вдохи и выдохи. Внезапно они прекращаются. Его грудь не вздымается. Брайан напрягается. Затем грудь Чака снова поднимается с тяжёлым агонизирующим вдохом.

— Сообщи маме, — говорит Брайан. — Прямо сейчас.

Даг уже достал свой телефон.

— Как раз сообщаю.

Он набирает сообщение: «Лучше подойди, сестричка. Здесь Брайан. Думаю, Чак уже на пределе».

Марти и Фелиция вышли к лужайке газона на заднем дворе. Они уселись на стулья, которые спустили с веранды. Электричество теперь вырубилось по всему городу и звёзды сверкали особенно ярко. Ярче, чем когда-либо с тех пор, как Марти был ребёнком, подрастающим в Небраске. Тогда у него был маленький телескоп, с помощью которого он изучал Вселенную из окна на чердаке.

— Вон Аквила, — сказал он. — Орёл. Созвездие Лебедя. Видишь?

— Да. А там Полярная звез… — она запнулась. — Марти? Ты видел?

— Да, — ответил он. — Она просто исчезла. А вон там ушёл Марс. Прощай, Красная Планета.