Raymond Abaddon - По ту сторону пламени

Закрываю глаза.

***

Под щекой поскрипывает куртка Нааса. Заклинание продолжает скользить, завязываясь в узлы-символы. Внутренности распались, втянулись в рисунок, оставив лишь пыльный выдох. Тьма болтается туманом, покрывает одежду и руки, обозначив каждую морщинку. Тру черненную кожу на запястье. Я вся пропахла смертью.

Я что-то потеряла.

— Не стирается, только размазывается, — подходит Наас. Опускается на колени, где свет от пола достигает состаренного прахом лица.

— Что с твоей толстовкой? — он в одной футболке. Вертит обрывки рукава.

— Попробовали высунуть за границу узора, — показывает измочаленную линию разрыва. — Давай, перевяжу руку остатками.

Рана черная и выпуклая, горячо пульсирует болью.

— Внутрь попало… останки тварей, — жарко. Тошнит. В горле комок. Наас прикладывает прохладную ладонь к моему лбу. Закусываю губу и прижимаюсь теснее: как хорошо. Горечь наполняет рот.

Шаги.

— Почистим. Заживет, — неуверенно ерошит мне челку. — Скоро мы…

— Почему так долго? — я вижу только ноги Айяки: полусапожки, черные колготы, повязка на правом колене. Рядом замирает парень в белых кедах и серых спортивных штанах. Тони. Присутствие Кана отмечает лишь чернильный силуэт. — Я не в курсе. Ты же рвалась в лабораторию Хайме. Ничего не знаешь про ритуалы? — Наас, не поднимая глаз, ожесточенно делит рукав на полосы.

— Знаю, что этот должен был перенести тварь в лабораторию, а не наоборот, — доносится сверху. — Но ты явно понимаешь больше, ты ведь наполовину маг огня и участвовал в экспериментах! Я видела отчеты.

— Тогда прочитала, что у них ничего не вышло. Моей силы не хватило даже… — парень вскидывается, собираясь подняться, но я перехватываю его пальцы. Кисть словно раскалывается. Стону:

— Нне надо, — он был таким у ручья. Всего секунду — и в эту секунду любая тварь нашла бы в Наасе достаточно света, чтобы кормиться неделями. — Не здесь. Воздух еще вибрирует от колдовства. Каждый вздох, свой или чужой, отдается эхом глубоко внутри. Между нами мерцает дымная взвесь. Позволяю ране взрываться, но держу крепко.

— У тебя кровь идет, — отвечает рыжеволосый маг.

— Я что-то забыла, — голос пляшет от непрошенных слез. — Что-то важное, — понимание кажется близким, но я не могу ухватить… Плавкая дыра в сознании не имеет границ. Я продолжаю забывать прямо сейчас, и бесполезно сжимать виски. — Эй…

— Это из-за клятвы, — одновременно говорит Тони. — Знак перенес нас сюда из-за клятвы. Вы связаны, и тварь просто… потянула. А ритуал забрал воспоминание. Я слышал, так всегда бывает, когда дело касается темных созданий.

— Ттише, — слишком поздно прошу я. Касаюсь метки Университета за ухом.

— В рамках портала любые другие чары связи не работают, — чуть улыбается парень.

— Ты будешь в порядке, — обещает Наас, притягивая к себе. — Ты справишься. Илай же выдержал. И Мантикора тоже.

— А Янни — нет, — сухо вставляет Айяка.

— Заткнись, — хлесткий порыв ветра дергает одежду. — Заткнись.

— Как хочешь. Вроде молчание что-то изменит, — фыркает девушка.

Минута за минутой умирают в тишине. Остальные тоже садятся на пол, запрокинув головы, чтобы не видеть безумной пляски рисунка. Мобильные телефоны не включаются, но часы у Айяки на запястье продолжают исправно отсчитывать время.

Кан спрашивает:

— Что тебе сказала тварь? Дословно.

Я долго вглядываюсь в его зыбкие черты, не прекращая перебирать воспоминания.

Они заслуживают знать.

Что же я забыла? Почему так важно — помнить?

— Зарин?

Я не повторю ее слов никому на свете.

— Что будет рядом. Но ее нет.

Маги озираются.

В одиннадцать шестнадцать свечение под ногами медленно гаснет.

— Что теперь? — шепчет невидимый Наас, цепляя мой рукав. Неуклюже поднимаюсь. Лодыжка протестующе ноет.

— Подождем. Пусть глаза привыкнут, — отзывается Тони.

— Кажется, там, слева… — бормочет Айяка.

— Да… стойте здесь. Я проверю, что за границей чар, — говорит Кан. Щелкает взводимый курок. Шуршат подошвы ботинок, скрипит ремнями сумка на бедре охотника. Я тоже начинаю различать далекий мутный отблеск.

— Все в порядке. Идите сюда, — Наас тянет вперед. Айяка не спешит, предлагает прежде использовать магию, чтобы осмотреться. Но капитан пятого блока возражает:

— Это рискованно.

— Он прав, — поддерживает Тони.

Я спотыкаюсь обо что-то. Тут же налетает на преграду Наас.

— Колонна, — сообщает он.

У Кана ведь был фонарик… но вряд ли Нинин брат просто забыл о нем, да и сейчас мне лучше молчать: не напоминать, кто завел нас во мрак.

Я цепляю пустой деревянный ящик. Кан обнаруживает картонные коробки и мешки:

— Накрыты брезентом.

— Какой-то бомжатник, — бурчит Наас.

— Склад, — поправляет Тони.

— Теперь я точно вижу свет, — Айяка.

Пятно обрисовывается четче по мере приближения. Прямоугольник на стене. Мы находим проход в нагромождениях ящиков и вскоре добираемся до тесного коридора, который кончается поворотом и лестницей наверх. Там, в дверном проеме и мягком, ржавом свечении пересекаются фермы и плавают искристые пылинки. Замираем у первой ступеньки, когда наверху хлопают крылья. Еще раз. Третий. Четвертый воробей вспархивает прямо у порога. Кан поднимает ладонь: ждите.

— Я первый.

Сквозняком движение сзади. Плутон? Или другие? Тьма пустая, но гулкая. Нужно убираться, пока есть возможность. Я спешно ковыляю вслед за Нининым братом. Из-за его напряженной спины помещение толком не рассмотреть, но потолок… Кан обжигает взглядом через плечо. Застыл с пистолетом наизготовку, чтобы дать отпор возможному противнику.

Но это всего лишь птицы. Множество птиц. Под высокой крышей копошатся целые стаи. Перепархивают с места на место в косых лучах заходящего солнца. За огромным полукругом окна в конце здания — багряное марево, росчерки облаков. Кан отодвигается, открывая ряды полок. Я выбираюсь наружу.

— Вернись!

Прямо напротив стенд с посудой. Пыльные кастрюли и сковородки рябые от воробьиного помета. Сзади шаги. Дребезжание: Наас поддевает ботинком лежащую на кафельном полу крышку. Оглушительный треск заполняет воздух, вниз летят перья. Мы отступаем на лестницу. Я оглядываюсь — никого.

— Кан, у тебя карта порталов с собой? — Наас вытряхивает мусор из волос. На свету он, как и остальные, серебристо-черный, лоснящийся. Морщит лоб, тянет шею — будто считает птиц. Айяка с силой трет грязные руки. Скривилась, точно сейчас заплачет.

— Нет, — охотник изучает следы на плиточном полу. Только птичьи, но — в центральном ряду валяется скомканное покрывало, рассыпан ажурный ворох корзин. Разбитая бутыль с веером засохших янтарных брызг сообщает о присутствии кого-то крупнее снующих под потолком пташек.