Марк Грим - ИНСАЙТ

– Не спи! – чувствительный удар чем-то твёрдым по макушке (слишком часто мне достаётся в последнее время) вернул его к реальности и Кот открыл глаза.

Лучше бы не открывал.

На одном из подпирающих «стену» ящиков, не обращая внимания на то, что подгнившие доски готовы были вот-вот подломиться, сидел ОН и, как ни в чём не бывало, болтал ногами…

…Остроконечная шляпа, длинный плащ. Старомодный, серый сюртук. Белые чулки. Несуразные, средневековые башмаки с массивными пряжками и задранными носами. Клювастая маска Чумного Доктора. Горчично-желтые круглые линзы, за стёклами которых, будто горело по маленькой свечке. Трость с набалдашником в виде испещрённого пульсирующими, фиолетовыми (живыми!!!) сосудами глаза из серебра. Бронзовый, с зеленью, колокольчик с длинной ручкой, подвешенный на ремне… Это был ОН. Последний Судья. Тень Теней. Песочный Человек. Великая Маска. Отец Паранойи. Погонщик Кошмаров. Кто-смотрит-из-Тьмы, Мучитель…

ЗВОНАРЬ.

Тот, кто лишил Кота рассудка…

Прибой вляпался в Морок. Я не сразу понял. Только мы с ним несём по трухлявой лесенке ящик, полный мясных консервов (редкая и ценная добыча!), и вот он уже (ящик упал мне, аккурат по голени) хлопает ладонями, будто ловит несуществующих в этом жестоком мире бабочек. И смеётся. Я на мгновение теряюсь – настолько этот смех бессовестно счастливый. Но тут же прихожу в себя: смех сменяется негодующими вскриками, руки, до этого беззаботно хлопающие, теперь пытаются что-то оттолкнуть, пальцы скрючены когтями, фигура парня как будто размывается. Меня Прибой, даром, что я крупнее, почти сбрасывает с лестницы, но я удерживаюсь и, умудрившись прижать его предплечья к ветхим перилам, кричу:

– Люшер!

Это наш сигнал при Мороке. Не знаю почему. Первым появился Мумия. Он молча (как обычно) взял Прибоя в обратный захват, позволив мне наконец-то растереть больную ногу и, матерясь, взгромоздить ящик на те же прогибающиеся перила, сквозь которые я только что чуть не перелетел.

Потом подоспел Дятел. Он отбросил многообещающе звякнувшую (опять алкоголь, наверное! Везёт засранцу!) котомку и выхватил из заплечного мешка старый плед. Совместными усилиями замотав буйствующего Прибоя в шерстяной кокон, мы вывалились на улицу (я умудрился выволочь ещё и ящик с консервами) и наткнулись на Улыбаку, Суслика и Лису…

– Ох, как не к месту… – Лиса, будто надеясь, что это приведёт парня в чувство, дернула за серо-волнистую прядь. Но нет, Прибой всё так же дёргался и выгибался в своём коконе. Хорошо, хоть, молчал, обычно морочные орут.

– Так! – Улыбака прекрасно, как и остальные, знал, что сегодня они забрались далековато на «восток» и подготовленные убежища далеко…

– Бросайте добычу, оставляем самое важное! И бежим…

Я немного погрустил о бросаемых бутылках, взваливая ноги Прибоя на плечо. Но Свора не оставляет своих! Близящийся Звон заставлял черепа вибрировать, как мыльные пузыри на ветру. Мы с Сусликом взяли Прибоя, как бревно, и побежали.

– Ффух! – злобно сопела моя Лиса, на которую навесили большую часть мешков с самыми ценными находками. – И свин сегодня, как на зло, не с нами. Как чувствовал. Говорят-же, что свиньи трюфели чуют. А наш – неприятности, блин. Ффух…

Раздалось несколько смешков, но все они прозвучали довольно нервно. Каждый чувствовал – не успеваем! Искать место, где отсидеться? Слабый вариант, обычно все убежища готовили долго и тщательно – беда, если хоть трещинку в стене пропустишь, а она окажется сквозной. После такого, потом обычно находят… В общем лучше, когда ничего не находят.

Глухая, злобная вибрация прервала мои размышления и, вспыхнув огнём в нервах, бросила нас всех на мостовую. Лиса застонала, Улыбака сплюнул слюну пополам с кровью. Хреново попасть под Звон на улице. Тени, до того почти неразличимые в тёмных подворотнях и переулках, наоборот, взбодрились. Еле слышные причитания стремительно превращались в маниакальную симфонию стенаний, и чёрные силуэты (как же их много!), загребая ногами, побрели по направлению к нам. Вибрация нарастала, и я еле расслышал голос вожака:

– Закройте глаза! Сейчас будет фарш!

«Фарш». Так он называл то, что происходит с Городом, когда Звон достигает апогея. Сам я, слава всем богам (которые, правда, похоже, забыли это проклятое место), не видел, но Крыс (к тому моменту уже покойный… в лучшем случае) рассказывал, что стены, дороги, фонарные столбы, дома, кривые башенки, сами люди, будто дрожат, скручиваются в безумные, невозможные спирали, и самое жуткое то, что в какое-то неуловимое мгновение, тебе начинает нравится этот агонизирующий танец… А потом вибрации стихают и окружающее просто плавно колышется, будто повсюду вокруг – марево горячего воздуха, оставляя тебе на память жуткую боль, слабость и мучительное чувство, будто ты почти вспомнил что-то крайне важное…

Я закрыл глаза. И ждал, пока не стих Звон, аккомпанементом которому служили наши стоны и какой-то тонкий свист. Двое глаза не закрыли. Первым делом (не считая вызывающих дурноту дрожащих стен) я увидел Прибоя. Парень, когда мы все упали, отлетел вправо к бордюру. Из раны на ушибленном о камень виске капала кровь, а плед, в который он был завёрнут, разметался по булыжникам сломанными крыльями. Глаза, ввалившиеся и наполненные ужасом, вперились в чёрно-багровое небо, а сам он как-то искривился и застыл, будто все его конечности свело. Над ним, обняв покосившийся столб с газовым фонарём, стоял Улыбака и, скаля окровавленные зубы, раз за разом взмахивал своей цепочкой, разрезая приближающиеся Тени. Цепочка свистела над самой головой, так, что никто из нас не мог встать.

– Улыбака… – еле прохрипел я. Потом, отхаркнув кровавую мокроту, смог крикнуть. – Улыбака, б**дь!!!

Когда вожак повернулся, я обомлел. В обычно спокойных глазах светился какой-то безумный восторг. Вокруг, разбрызгивая вонючую, похожую на нефть жижу, корчилось штук пять Теней, постепенно рассыпаясь чёрной пылью. Несущий смерть полумесяц свистнул ещё раз… Он летел прямо мне в голову…

Глухо и протяжно, страшно, завыла Лиса. Улыбака будто встряхнулся, в глаза вернулся разум. Лёгкое движение кисти и кулон, который должен был бы трепанировать мой череп, только прочертил на мостовой перед лицом идеально-ровную трещину. Я вздрогнул.

– Кот. Прости… Что-то мне… Нехорошо… – и, отпустив фонарный столб, Улыбака обессиленно сполз на землю. Я вскочил на ноги и, убедившись, что остальные Тени пока далеко, шагнул к нему.

Он улыбался. А из широко открытых глаз текли слёзы, на подбородке сливавшиеся с ниткой пузырящейся слюны. Он шевелил руками, пытался встать, но раз за разом падал обратно и всё бормотал: