Марк Грим - ИНСАЙТ

– Кстати, гнида, все лёжки в ближайших окрестностях мы разобрали. – Кот издалека заметил сладострастную, жуткую, нечеловеческую усмешку, искривившую жирный рот, открывшую начинающие чернеть зубы. – Так что приготовься очень-очень быстро, бл**ь, шевелить лапками, сучонок!

Кот замер. Даже в своём нынешнем состоянии он понимал, что это – стопроцентный смертный (а то и хуже) приговор. Понял это и Терьер. Он на мгновение замер, потрясённый, потом повернулся обратно, к Хряку и Лисе:

– Н-но… Там же… Я же… Дайте хоть ветоши, прошу, прошуууу! – Он опустился на колени и, подвывая, пополз обратно. Кот испытывал крайнее удовлетворение, смешанное с брезгливой жалостью. И всё ярче чувствовал вкус чужих эмоций. Сладковатый страх Терьера. Маслянисто-сальную возбуждённость Хряка. Ментоловый холодок общего потрясения… Самой вкусной была Лиса: лёд потрясения, подгнившее яблоко глубоко спрятанной брезгливости. И странный, электрический привкус решимости. Ммммм…

Терьер, тем временем, сквозь брезгливо расступающуюся толпу, подполз к Хряку, умоляюще протягивая руки. Только чтобы получить увесистый пинок в лицо. Кот со своего места хорошо слышал влажный хруст, а к калейдоскопу вкусов добавилась медовая патока пролитой крови.

– А вот хер тебе, гнилой ублюдок! Хотя… – цепочка с кулоном скользнула сквозь пальцы-сосиски, чтобы повиснуть прямо перед размазывающим по морде слёзы и кровь, воющим Терьером. – Я могу сделать это быстрее. И безболезненней.

Терьер, Кот внезапно осознал, какой тот маленький и жалкий, как загипнотизированный, следил за раскачивающимся серебряным месяцем. Несколько секунд молчания, и Кот почувствовал в сегодняшнем эмоциональном пире новые нотки. Они были как запах жареного, сочного куска мяса для человека, голодавшего неделю. Вкус ненависти. И убийства.

– Т-тыыы… – прошипел коротышка, переведя взгляд гноящихся глаз на Лису (Кот почувствовал, как та вздрогнула – щепотка ванили), – Ты-ы-ы… Из-за тебя. Шлюха! Тварь! Сука!!!

Рука с коротенькими пальцами метнулась за пазуху и вынырнула оттуда со знакомым, иззубренным осколком стекла, на котором всё ещё оставалась кровь Кота. Быстро. Хряк нелепо всхрапнул и, оступившись, сел на задницу. Лиса продолжала стоять с высоко поднятой рыжей головкой (хотя вкус ванили стал очень сильным). Толпа качнулась вперёд, но слишком велико было расстояние. И тут, увидев несущийся к Лисе комок гнилой злобы с блестящим стеклянным жалом, Кот заорал…

Крик многократно отразился от высокого свода зала и обрушился в толпу. Воплощение страдания, ужаса, безысходности. Так могло бы выть только животное, пожираемое живьём. Даже Терьер споткнулся и замер на мгновение. Хряку этого хватило. Он взмахнул рукой.

Вновь удлинившийся кулон хлестнул Терьера по коленям. Кот, срывая ногти, полз вперёд по каменному полу и, продолжая кричать, видел, как крик коротышки вплёлся в его собственный, алым росчерком на сером. Ноги Терьера будто пригвоздили к полу. А сам он падал вперёд. Вкус патоки стал просто невыносим…

Всё кончилось быстро. Терьер умер, царапая руками камень. Кровь залила пол, зашипев и наполнив воздух зловонием, когда подкатилась к огню. Хряк встал и глаза его маслянисто поблёскивали, когда он смотрел то на труп, то на Лису. Кот, наконец, дополз до костра и, всхлипывая, ткнулся макушкой в родные, дрожащие коленки. Лиса отмерла, задышала и как-то нашла в себе силы ободряюще улыбнуться ему. Остальные отреагировали бы более бурно, но все были подавлены предчувствием Звона. Кости уже начинали привычно ныть, так что кто-то просто выпихнул труп и ноги в ближайшее окно, а после тщательно его закупорил. Терьер исчезнет после Звона. И даже плачущей Тенью не станет, ведь убили его люди. Такие же, как он.

Все стремительно расползались по каморкам и углам. Подбросив значительную часть топлива в общий костёр, чтобы хватило до «утра», Лиса тоже отвела Кота в пещерку и насыпала себе на ладонь немного заветного порошка:

– Давай, милый… – Кот ткнулся носом в мягкую ладошку, вдыхая её запах, пополам с порошком. Он протянул руку за пакетиком, показывая, что хочет так же. Чтобы она вдохнула с его ладони, а он насладился мягкостью, бархатистостью её кожи. Кости словно скручивались винтом, паника усиливалась. Вот-вот должен был грянуть Звон.

Но Лиса убрала порошок и обняла его, положив свою головку на его всё ещё широкое плечо:

– Мне надо уйти. Поспишь сегодня без меня, хорошо, Киса? – она была единственной, от кого такое обращение было приятно слышать. Но при мысли о сне без неё, в одиночестве, в темноте, Кот протестующе замычал – единственное, что он мог сделать.

– Нет-нет-нет, правда. Сегодня ты будешь сам. Ты же справишься, я знаю! И я справлюсь… – отрывая от своего балахона его скрюченные пальцы, она продолжала увещевать, хотя воздух пронизывал кислый оттенок неуверенности:

– Ну, любимый, ну пойми…. Пожалуйста. Я никуда не хочу уходить, но… Но…

Кот не отпускал. Он вжался лицом в её раскалённый, даже сквозь мешковину, животик и протестующе мотал головой.

И тут она в первый раз закричала на него. Запах раскалённого металла:

– Отвали!

Пощёчина!

– Зае**л!

Пощёчина!

– Кретин!

Пощёчина! И привкус крови на губах. Солёный, без патоки.

Ничего не понимая, скорчившись от горькой обиды и ужаса, Кот забился в дальний угол, подтянул к подбородку их «одеяло» и уставился в её родные, любимые, турмалиновые глаза.

– Спи! – она зарыдала и оттолкнула его, когда он всё таки сунулся вперёд. – Прошу тебя, просто спи!

С этими словами, мелькнув рыжей шевелюрой, Лиса бросила ему пакетик с остатками порошка и, опрокинув по пути ковшик с водой, выскользнула сквозь занавес.

Сегодня Кот вынюхал всё.

Что-то внутри пищало, что нельзя, но его безумие и обида требовали лекарства, которым с радостной готовностью стала Пыль. Приятное, морозное онемение распространилось от ноздрей прямо в мозг, потом до кончиков пальцев. Жадно поедая то, что ещё оставалось в пакете, Звона он уже не почувствовал.

… Хотя нет. Почувствовал. Но это был какой-то другой Звон. Будто множество колоколов лениво пытались заполнить тишину, но строго по-очереди. Динь здесь. Дон там. Бом тут. Ни пронизывающего нутро инфразвука. Не рвущего перепонки ультразвука.

Кот просто лежал с закрытыми глазами, ожидая возвращения сладких грёз, где он только что, пробегая по бесчисленным коридорам каменного замка, подметая хвостом пыль, наткнулся на барную стойку, за которой стояла, протирая стаканы, его давно умершая бабушка. Она улыбалась, и вечные морщинки вокруг её бледно-голубых глаз были такими же, как при жизни. И, хотя когтистыми лапами было трудно держать стакан, он заказал джин с тоником и….