Марк Грим - ИНСАЙТ

И они двинулись ко мне и пытающемуся встать Улыбаке, замыкая кольцо. Я только и мог, что описывать удлинняющимся кулоном круги, разрубающие Теней и заставляющие на секунду замереть Расколотых. Но всё было предрешено…

– Да-да-да, всю работу делают за моих малышей! А ведь этот был почти совсем мой, лысый, гниющий, всё, как надо! Ну так разве можно?! – поигрывая тростью, только что съездившей Кота по макушке, Кошмар, взмахнув плащом, соскочил с трухлявого ящика и брезгливо пнул горелку, уничтожив единственный источник света в каморке. Но Кот всё равно видел это существо слишком отчётливо. …Улыбака с трудом встаёт рядом – в трясущихся руках кривой, как коготь, нож.

– Эй, я к тебе обращаюсь, дружочек. Ты не слишком любишь гостей, да?

…Расколотые наваливаются разом. То ли лапы, то ли щупальца стискивают меня в страстных объятиях.

– Не слишком вежливо, так обращаться с тем, кто спас твою блохастую шкурку, а? – Погонщик кривляется и фиглярствует, руки и ноги гнутся под немыслимыми углами, жуткая маска будто смеётся. А Кот всё не может ничего сказать…

… -Нет-нет-нет-нет-нет, этого не трожьте, он мне всего дороже!!! – весёлый, немного безумный голос, режет как бритва, распевая корявые вирши. Но Расколотые замирают. Правда всего на мгновение:

– Этого можно. – Звонарь почёсывает ближайшего Расколотого. Обломки маски, плавающие на месте лица, расходятся в стороны, и голову рассекает алая щель пасти с огромными, искрошившимися, тупыми зубами…

– Кстати, чуть не забыл, хххих! – сухопарая фигура плюхнулась на матрас, рядом с дрожащим Котом. Тонкая рука змеёй обвила шею, а маска (холод, лютый холод от неё) пристроилась на плече, как ужасная, неестественная, уродливая птица. И шёпот:

– Твой друг передаёт привет… Он наконец перестал улыбаться…

Неестественно жуткая пародия на поцелуй. Секунда, две, и Улыбака падает. На месте его нижней челюсти рваная дыра глотки, обрамлённая гирляндой разорванных мышц и осколками костей. Но крови почти нет. Глаза, расширившиеся на пол лица, находят мой взгляд. В них боль и мольба. А я не могу даже пошевелиться, как сейчас.

– Так, милые, этого уносите, поиграйте пока! А папочке нужно поговорить со вторым мальчиком.

– Ну да ладно, кто старое помянет, да? – этот ходячий ужас с силой хлопает Кота по плечу и пересаживается напротив.

– Нет, ну ты что, совсем ничего мне не расскажешь? Я тебе и привет от старого друга передал и вообще! Скотина ты невоспитанная! Выпотрошить тебя что ли?

Кот не мог оторвать глаз от огоньков, хищно пляшущих за тёмными стёклами чумной маски. Сказать, что он боялся – сильно приуменьшить. Матрас под ним давно стал мокрым, даже руки перестали дрожать, так сковал его страх.

-…у совсем ведь не больно, правда? А ты орал, глупыш, ха! – Кошмар убирал от моего лба свой тонкий, бледный палец. Я не представлял, что существует такая боль. Тело будто парализовало, а на лбу остался саднящий овальный ожог от фаланги. И тут… Не знаю как объяснить. Память и мысли не ушли, не пропали. Они смешались, что ли. Будто это прикосновение разбило их, как паззл, на тысячу кусков. Фрагменты те же самые, но картинки больше нет, только абстрактное месиво красок и форм. И ещё я понял, что не могу говорить. Чувствуя спиной холодный бетон, проваливаясь в черноту, я услышал:

– Жди меня, и я вернусь! Ты только очень жди! Ххихихихиииии!

– ДА! – от неожиданного возгласа Кот дёрнулся, и дёрнул на себя одеяло, будто стараясь спрятаться, – Ты ж не можешь мне ответить, совсем забыл, прости уж старика! Сейчас я всё поправлю! Мигом!

Кошмар сдёрнул правую перчатку. Кот тихо завыл.

– И не дёргайся!

…Снова боль. Хуже, чем в прошлый раз. Последнее, что он осознал, как сжатые в агонии зубы откусили кончик языка. Снова запахло патокой.

– Фу-у-у, ещё и надышался этой дрянью! Ты хоть знаешь, из чего её делают? Нет? Вот и радуйся, ха! Тебе так со мной повезло! Это мы тоже быстренько вычистим!

Как только палец был убран ото лба, Кота скрутило жесточайшим спазмом. Его рвало густой, серой жижей, сквозь зловоние которой, пробивался безошибочно узнаваемый, коричный запашок Пыли…

– И не благодари, не благодари! Потом сочтёмся! – вещало чудовище на фоне моих (или его?) всхлипов и бульканья. – Уже сегодня ты почувствуешь изменения к лучшему!

– На самом деле, – его голос снова упал до доверительного шёпота, – я и не хотел так с тобой, ты уж прости. Подозреваю, что тебе было не слишком весело в последнее время. Но! – он взмахнул плащом и исполнил балетное па. – Необходимость! У меня на тебя планы! Надо было всё подготовить! Эта пьеса будет моей лучшей! И, хотя я бы с удовольствием просто сожрал твою душу, но какой же актёр без души?! Согласен?!

Чудовище ожидало ответа, но Кота всё продолжало корчить на полу. Остроносый ботинок несколько раз топнул в нетерпении:

– Ладно, некогда мне тебя ждать! У нас ещё декорации не готовы! Свет! Задники! Массовка! МУЗЫКА! Но скоро мы увидимся, а пока – наслаждайся! Пока, пока, моя звезда… – с этими словами, Звонарь шагнул в стену и растворился, будто его не было.

– Пока… Сука. – Кот, не веря, прижал ладони ко рту, размазывая по пальцам блевотину и кровь. Не смотря на всё безумие происходящего, в нём вспыхнула радость: ОН ГОВОРИТ! И мысли больше не дрейфуют осколками кривого зеркала. И страх… Нет не ушёл. Но уже не был сводящим с ума всепожирающим ужасом.

«Лиса! Надо ей сказать!»

Потом вспомнил, что она куда-то ушла, и выпрямился в полный рост. На секунду пожалев, что в нём снова пробудился разум.

Лучше бы я не выходил. Но нельзя ведь было просто ждать, и я выполз в общий зал, предварительно изведя на себя дежурное ведро воды и сменив одежду. Хорошо, что куртка и штаны, в которых я ходил в рейды, ещё не успели никому отойти. В пещере было пусто и тихо. Только снаружи, с кривых улиц, доносился замогильный шёпот. Я будто чувствовал, как ужас давит снаружи на толстые стены Шпиля, и те дрожат, как яичная скорлупка, от тяжести и отвращения. На жестяном листе до сих пор тлели угли. Подбросив топлива я сходил за ковшиком и высыпал в него остатки настоящего сокровища – кофе. Пока закипала вода, обошел забитые бойницы. Я чувствовал за ними, что-то пугающее, но, после пробуждения, и манящее. Возникало желание выдернуть весь этот мусор и впустить внутрь страх. Стать его частью. Почувствовать вкус чужих, угасающих эмоций, как это было с Терьером. Но я ведь не сумасшедший (по крайней мере тогда был), и я вернулся к огню. Я знал, конечно я знал, где искать мою девочку, на всё готовую ради меня, но все мы, периодически, стремимся оттянуть неизбежную боль. Поэтому я выпил кофе, сходил в нашу пещерку за старым когтем-ножом Улыбаки (настоящая сталь, огромная редкость в этом Городе гнилья и ржавчины). И только потом пошёл к «комнате», которую занимал Хряк.