Марк Грим - ИНСАЙТ

Я настроился подождать, но тут в голове окончательно помутилось, подломилась раненая нога и я, сорвав одеяло, рухнул внутрь комнаты, прямо на покрывающие пол сырые опилки. Женский визг донёсся, будто откуда-то издалека, и мимо меня прошмыгнуло обнажённое тело, прижимающее к белой груди рваное платье неопределённого цвета. Последнее, что я видел, как голый Хорь (то ещё зрелище) вскакивает с кучи тряпок, заменяющих ему кровать, потом моё внимание привлекли маленькие белые червячки, густо снующие в опилках. Потом я отключился, услышав:

– О, dios mio, какие гости…!

Очнулся я совершенно голый, на полу той же квартиры. Подо мной был подстелен мой же плащ, хотя даже сквозь него я чувствовал тошнотворное копошение насекомых. Первым чувством стала паника: «Обворовали!». Ведь содержимое моего мешка, по меркам Города, составляло немалое состояние. Я резко сел, заработав приступ головокружения и, с облегчением, увидел, что моя одежда сложена рядом, а поверх неё лежит мешок, по виду всё такой же полный. Хорь, одетый только в обёрнутое вокруг бёдер грязное полотенце, стоял ко мне спиной у добротного, массивного стола, хаотично заставленного какими-то колбами, ретортами, змеевиками и спиртовыми горелками. Под толстым стеклом что-то противно пузырилось, булькало и смердело. Освещённая грибами и стоящей у двери керосиновой лампой тощая спина щерилась кинжально острыми позвонками, и будто подмигивала отвратительными, сырыми, влажными пролежнями. Мне даже казалось, что я увидел блеск обнажающихся рёбер. Услышав, что я зашевелился, Хорь, не отрываясь от своих манипуляций, проскрипел:

– Не ссы, Кот. Никто ничего не трогал, я честно дела веду, сам знаешь – профессиональная этика. Хотя теперь ты мне должен за цикл проживания и Жвачке, за то, что она тебя подлатала. Хотя она, я думаю, с тебя другим возьмёт, весь пол слюной залила, пока тебя раздевала, сволочь похотливая. Жвачка, сечёшь? То, что каждый может купить.

– И тебе привет, меняла. – сморщившись от его хихиканья, проскрипел я. – Воды не найдётся?

– Сначала плати, знаешь же правила. Судя по мешку, – он дёрнул костлявым плечом в мою сторону. – есть чем.

Зная, что иначе от этого прогнившего ублюдка ничего не дождёшься (ПРОСТО ПОРВИ ЕГО! НЕТ! НУЖЕН, ЕЩЁ НУЖЕН!), я дотянулся до мешка и, выудив из середины банку тушёнки, с глухим шлепком впечатал её в опилки. Хорь повернулся.

– Хм, интригует. – Зубы у него были крепкие и белые, но почти половина отсутствовала. Вообще, по нему никак нельзя было угадать возраст. Старческая кожа, покрытая язвами, но движения быстрые и плавные. Бесцветные, будто бельмастые глаза, но острый, цепкий взгляд. Зубы, опять же. – Что хочешь взамен?

– Отлежаться. Воды. Пожрать. И разговор, но позже, сейчас я немного не в форме.

– Да, выглядишь дерьмово. Ещё и орал что-то в отключке, у меня все соседи пересрались. Ну да этого хватит. – Он подошёл и взвесил банку в руке. – И за постой, и за жратву, и за разговор. Сейчас чаю налью. Добавить тебе туда для сна?

– Пыль? Нет, не притронусь к этому дерьму (УЖАСУ)! – я вздрогнул, вспомнив, как выблёвывал вонючую серую муть.

– Да не ссы, Пыль ценная, за неё пришлось бы доплатить. Мне тут грибочки интересные приносят, я из них капли варганю. – Он махнул рукой в сторону стола с химическим оборудованием и смачно причмокнул. – Мощные. Хороших снов не обещаю, но спать будешь, как убитый. И боль снимет.

– Ладно. Давай своё пойло.

Пока Хорь, почёсывая лысую голову, кипятил чай, поставив металлическую кружку прямо на одну из горелок, и добавлял в него пару капель кипящей бурды, прямо из змеевика, я проверил свои вещи. Телефон лежал в кармане куртки, а кулон смертельно опасной змейкой свернулся на штанах, я повязал его на шею, на всякий случай. Ножи и содержимое мешка тоже были в порядке, так что, успокоившись, я запихнул сумку под спину и принял из изъязвлённых рук Хоря снятую с огня чашку, обёрнутую в какое-то грязное тряпьё.

– Говорят, – скрипел Хорь, пока я пил. – Что Шпиль теперь изменяется вместе с Городом. Твоя банда что, переехала?

– Кто говорит? – вкус у грибного чая был дерьмовый, но он смочил пересохшее горло и по телу разлилось облегчение и мгновенный паралич сонной истомы.

– Люди. – Хорь сплюнул на пол через гнилую дыру в верхней губе и пожал плечами. – Рейдеры в основном. Говорят, он теперь необитаем.

– Своры нет больше. Я теперь, вроде, сам по себе. – язык уже заплетался.

– Ну, это не хорошо. Ваша плесень долгая хорошо расходилась. Надо намекнуть парням, чтоб в следующий раз полазали по Шпилю, может насобирают. Что, и Лисы нет? Теперь ты свободен как ветер?

– Нет… Она есть! Мы… потом поговорим… – кружка, звякнув, покатилась по полу, и я погрузился в сон.

…Он летел над мостовой. Каждый шаг подбрасывал его на несколько метров вверх, оставалось только удачно спланировать. За плечами бился плащ из волокон темноты, а Тени, суетящиеся под ногами, завидев его выли и пытались поглубже забиться в какие-нибудь щели. Их страх был сладок, хотелось (СОЖРАТЬ! ВЫПИТЬ!) задержаться и насладиться им подольше, но он знал, что у него было дело. Не оставляя следов, кошачий, извивающийся силуэт скользил прямо по живым стенам строений, потихоньку привыкая к новому способу перемещения. Невидимый и неощутимый для живых, он стремился к раздражающему, отталкивающему желтоватому свету, который уродливым прыщом на прекрасном лице ночи маячил где-то впереди. Найдя нужный, «светящийся», дом, он сполз по стене до ближайшего окна и втёк внутрь, сквозь оскаленные стеклянные зубы, щерящиеся в раме, и удобно устроился на потолке. Большую комнату заливал тошнотворный свет, полотнищами вьющийся вокруг тел сидящих кругом людей в несуразных белых простынях. Несколько Теней бесцельно бродили вдоль очерченной кругом границы, но сейчас, почуяв его голод (МОЁ! ЭТО МОЁ!!!), ретировались, горько жалуясь на судьбу. Сидящие светились неравномерно. То один, то другой клали что-то сверкающее в рот, жевали, и тогда свет вспыхивал ярче, заставляя его морщиться. Но для него (ДА! ТОЛЬКО ДЛЯ МЕНЯ!) существовал путь. В центре круга, сломанными игрушками, лежали несколько спящих детей. Почти все они пытались прижаться к лежащей в середине, беспокойно мечущейся женщине с рыжими, полыхающими тёмным огнём волосами. От неё, пробивая купол света, испарялись тёмно-фиолетовые сны. Сны о нём. Продравшись сквозь ненавистное сияние, сквозь крошащую кости боль, он скользнул в этот сладкий, хаотичный поток подсознания и оказался внутри…

…Пасть, открывшаяся под ногами, засосала край моей штанины, а руки у меня были заняты – я разбрасывал старой деревянной битой наползающих Теней. Лиса развернулась, подбежала ко мне (я удачно сбил тянущиеся к ней чёрные лапы) и, обхватив меня руками так, что я почувствовал её горячее тело сквозь служащие нам одеждой мешки, резко опрокинулась на спину. Штанина лопнула по шву, тут же исчезнув в жадном зёве. Я вскочил, и, найдя свободной рукой тонкие пальцы, потащил её по мостовой, в сторону убежища.