Марк Грим - ИНСАЙТ

Широкоплечий вышел, не оглядываясь. Светловолосый смотрел ему вслед, продолжая улыбаться. Только глаза были испуганными.

Через два цикла, в рейде, Прибой вляпается в Морок…

Крышка оказалась густо натёртым каменной пылью куском фанеры. Я еле нащупал её в тёмном помещении (окон не было, а грибы тут почему-то никогда не росли). Вытащил небольшой, тёплый прямоугольник, завёрнутый в кусок мешковины и пошёл обратно. Дойдя до освещённого куска коридора, я развернул мешковину, чтобы посмотреть, что оставил мне старый друг. Это был… Мобильник. Старый (Старый? Откуда мне знать, даже что такое мобильник?), кнопочный, тяжёлый кусок серо-оранжевого пластика с наискось треснувшим экраном и узкой, длинной прорезью для зарядки в основании. И я прямо чувствовал угрозу, распространяющуюся от этого, несуразного для Города, предмета. Чувствуя Наитие (у тех, кто живёт в Городе, так бывает. Смотришь на предмет и, будто, знаешь для чего он), я плашмя положил его на ладонь, зарядным разъёмом от себя. И большим пальцем нажал кнопку в середине «джостика». Мобильник слегка дёрнулся, и что-то звякнуло о противоположную стену. В массе мха, наполовину погрузившись в камень, жадно подрагивая, торчал металлический прямоугольник, похожий на бритву для старых станков, у которой все четыре края были острыми. Нервно сглотнув, я ещё пару раз нажал на кнопку. Рядом с первым задрожали в стене ещё две бритвообразные «пули».

– Скотина улыбчивая, у тебя был ещё один Артефакт. – в восторге прошипел я. – Что ж ты с кулоном-то только ходил?

В приступе неожиданной сентиментальности, я погладил серую пластмассу и запихал телефон в рукав куртки, надеясь, что он не выстрелит.

Я вернулся в «детскую», волоча за собой пару палок покрепче и старую простыню, недавно составлявшие навес у входа в комнатушку Мумии. Хряк ещё спал. Не отказывая себе в удовольствии посмаковать его боль, я легонько ткнул его носком ботинка в покалеченную ногу.

Мммаааа! Бл*! – он подорвался с криком и тут-же вскрикнул опять, машинально потянувшись к ноге сломанной рукой. Я подождал, пока вопли стихнут (ПУСТЬ КРИЧИТ!) и стал мастерить шины ему на конечности. Хряк сипел, подёргивался, но, в целом, стоически воспринял процедуру.

– Ну? – я гнусавил, сжимая в зубах угол простыни. – Подумал?

– Угу, бл***кий ты хер, Кот. Х*ли делать остаётся? Пойду с тобой. Только тебе придётся мне помогать.

– А-то я не в курсе. Жаль только, что ты так много жрёшь!

Жирдяй набычился, но ничего не сказал. Понимал, урод, что без меня ему не выжить. Я подставил плечо под его здоровую руку и, кое-как, поднял эту тушу. Меня колотило от омерзения. Язвочки на его лице и шее смердели тухлой рыбой, а волосы с каждым движением роняли мне на шею перхоть и порошу. Она жгла, как щёлочь. «И вот ЭТО трогало мою женщину!». Я чуть не блевал от отвращения и злобы. Пришлось стиснуть зубы и затолкать соблазн мести поглубже. Он свернулся внутри ядовитой змеёй и замер, почти неощутимый, но никуда не исчезнувший. Трясясь и подпрыгивая на одной ноге, от чего мои зубы щелкали, терзая измученный язык, Хряк кое-как мог перемещаться. Так мы доковыляли до центрального проёма (пятно крови-плесени будто ещё разрослось и усиками потянулось по стенам. Из боковых комнат тоже выпростались «побеги»).

– Подожди секунду. – я опёр это массивное тело на стену, где ещё не было кровавого грибка, пользуясь возможностью передохнуть, и поднял остатки сорванного занавеса. С помощью ножа Улыбаки откромсал квадратный, плотный кусок (кажется это когда-то был клетчатый плед). – Сгодится, если что, дверь или окно закрыть. – С помощью булавки, закрепил плед на плечах, на манер плаща. И только тут заметил, что Хряк, рукой в лубке, придерживает куртку спереди, а пузо его будто стало ещё необъятнее.

– Давай уже сюда, положу в мешок. – я протянул руку.

– Что? – свинячьи глазки забегали, когда я выразительно посмотрел на него, пытаясь выразить обещание его одинокой, мучительной и ужасной смерти. – Л-ладно, держи, вот. – неловко орудуя одной рукой, он достал из-за пазухи перетянутый бечевой увесистый пакет. Полкило где-то. Богатство прям. Пока я упаковывал Пыль в мешок, он смотрел за ней грустными, собачьими глазами.

– Да не ссы ты, «брат». Вместе же идём.

– Д-да. Хорошо, бл*. Но смотри мне. – и он выразительно потряс кулоном.

– Смотрю. Насмотреться, прям, не могу. – и опять его вонючая лапа на моих плечах.

Так, неловко, спотыкаясь и переругиваясь, мы одолели полутёмный коридор и вышли под чёрно-багровое небо Города.

Звон приближался. Переставший быть изолированным Шпиль успел попутешествовать по хитросплетениям улиц. Вся часть проспекта, справа от входа, изменилась. Где раньше были обшрапанные двух- и трёхэтажные многоквартирные панельные дома, высились, друг напротив друга шесть особняков, покрытых осыпающейся белой штукатуркой. Они злобно щерились заколоченными окнами на соседей и на окружающие их придомовые участки, заросшие болезненно-искривлёнными серыми деревцами и испятнанные бассейнами, наполненными затхлой чёрной мутью. Кажется, в них даже что-то шевелилось. В общем, от квартала справа, веяло заброшенностью, голодом, одиночеством и жутью. К счастью, слева всё осталось более-менее знакомым. Только, непонятно откуда, вместо фонарных столбов появились треноги с чадящими факелами. Мы двинулись по середине дороги, держась подальше от жадных ртов подвальных окон и переулков, откуда слышались причитания Теней. Тех, в общем, было не особо много.

А очередной Звон, тем временем, приближался. Мы оба чувствовали. Хряк перестал ныть и, пыхтя, прыгал всё быстрее, хотя его челюсть периодически начинала нервно трястись, то ли от страха, то ли от боли. Я же, почему-то, воспринимал близящуюся смену циклов всё спокойнее. Боялся, да, но, казалось, я, с каждым тактом этой (ПРЕКРАСНОЙ МЕЛОДИИ!) жуткой какофонии, становлюсь ближе к разгадке какой-то тайны. К тому, чтобы вспомнить наконец, что…

Убежище (надеюсь тот сарай никуда не «убежал») было ещё в четырёх кварталах от нас, когда Хряка начало лихорадить:

– Эх, Кот, Кот, бл*. А не вы**ывался бы ты, было б у нас всё ровно. И Лису себе забрал, суку такую. Но ничего, я не в обиде, бл*! Братан, мы ещё поживём, да, бл*!

Я только улыбался, поддерживая его грузное тело. Да, было бы ровно. Да, забрал. Да, не в обиде (В ЯРОСТИ!)

Он продолжал бормотать, что баба-то хрен с ней, сегодня с одним, завтра с другим, когда Звон грянул. Пламя факелов позеленело. Я закрыл глаза (Теней поблизости, вроде, не было) и переждал самую болезненную ноту безумия. Когда открыл, Хряк ещё, зажмурившись, дрожал, почти падая, и шептал что-то невразумительное, а здания (ПРЕКРАСНО!) жутко выгибались, прорастали царапающими небо острыми флюгерами и открывали гноящиеся глаза. Они жадно, с болезненным предвкушением, следили за нами.