Марк Грим - ИНСАЙТ

Следующий Звон я пережил с трудом. Двое Расколотых (хорошо, что лезвия их хотя бы тормозили) загнали меня в осыпающийся, почти прозрачный от трещин двухэтажный, ветхий домишко. Я в панике метнулся вверх по шаткой лесенке, в конце центрального холла и оказался посреди уходящего в бесконечность коридора, с единственной зелёной дверью в конце. Я бежал к ней. Сколько? Час? Два? Она не становилась ближе. Коридор будто светился сам по себе, мягким жемчужным мерцанием, но оглядываясь, я видел только тьму, и с каждым взглядом она становилась на шаг ближе. И слышались неторопливые, спокойные шаги. Оттуда, из темноты с плавающими фрагментами масок. Выпуская ещё пару лезвий наугад, я бежал дальше. Спасла меня случайность: ноги заплелись, и я ощутимо приложился лбом о покрытый пыльным ковром пол. Увидев чёрное, в испуге отшатнулся, пока не понял, что это что-то вроде узкой вентиляционной шахты, у самого пола. Молясь всем силам этого тёмного мира, чтобы она была тупиковой, спасаясь от внезапно ускорившегося пятна темноты, я нырнул в неё, вперёд ногами и испытал огромное облегчение, когда ступни упёрлись в кирпичную кладку. Скрючившись в жуткой тесноте, я сорвал плащ и сжавшись, как мог, закрыл отверстие. Несколько ужасных часов. Стены, как огромный пищевод, будто ритмично сокращались вокруг меня, алчно царапая плечи и бёдра кирпичными зубами. Руки отваливались, но я боялся отпустить ткань хоть на секунду. Снаружи сперва раздавались дикие, разрывающие перепонки вопли. Я (С УДОВОЛЬСТВИЕМ) истерически им (ПОДПЕВАЛ) подвывал. Но потом я услышал голоса…

– Эй, Котяра, вылезай, пора в рейд. Давай, остальные ждут! – Улыбака.

– Не спеши. Видишь дымку? Это Морок. Попадёшь туда, ты – овощ. Обойдём. – Мумия.

– Хэй, бро, гляди! Я вискарь нашёл! Вожак сказал – можем праздновать! Сегодня никакой грибной бурды! Ееееее! Бухалово! – Дятел.

– Кот, а у меня будет такая же коса, как твоя? Страшно… Терьер говорит – я облысею скоро и покроюсь язвами… А я не хочу! Не хочу! – Розочка.

– Это, спасибо, что вытащил. Возьми нож. Не, не, нех*р мазаться, от подарков не отказываются! Вот тебе ещё один, на халяву – Лиса с тебя давно глаз не сводит… Подумай об этом, Котяра! – Пустельга.

– Милыыыый. Киса. Открой. Мне тут холодно. Впусти меня, согрей. Пожалуйста. Я так тебя хочу. Прямо сейчас. Возьми меня (ВОЗЬМУ ТЕБЯ! ВЫПЬЮ! ВЫПОТРОШУ!!!) – ЛИСА!

В итоге меня допекло. Я выхватил один из зеркальных стилетов и стал размахивать им вокруг, разбивая лезвие о стены, чувствуя, как острое крошево впивается в ладони(СЛАДКО!). Увидел, что падает вниз плащ, а за ним темнота, и боль, и алчное вожделение. Почувствовал на губах поцелуй фарфоровых губ и когти на шее. Почувствовал… Звон. И всё закончилось.

Ещё какое-то время я выл и буйствовал, пока в кровоточащей ладони не осталась зажата искрошенная, оплетённая грязным скотчем рукоять. Какое-то время плакал, скорчившись в тесной темноте. Потом, обдирая локти, выполз обратно в коридор. Лестница, по которой я поднимался была в двух шагах слева. Дощатая дверь в хлопьях зелёной краски – в трёх шагах справа. Я только плюнул на неё и, кое-как замотав кровоточащие руки в полы плаща, пошёл дальше…

«Добрался!», подволакивая наспех перевязанную ногу, на которой алыми розами проступала кровь, я поднялся по крошащимся бетонным ступенькам и, обессиленно, трижды ударил лбом (руки не слушались) в обитую ржавой жестью дверь.

– Кто? Куда? – слабый, срывающийся голос из-за двери.

– Мне нужен Хорь, – пробормотал я, пуская кровавые пузыри. В голове мутилось, сознание уплывало. – Быстрее…

Дверь слегка приоткрылась, чтобы выпустить остро скошенный обломок ржавой трубы, упёршийся мне в рёбра. На другом её конце подслеповато щурились покрытые коростой мутные глаза, теряющиеся в клочковатой, грязной бороде. Я терпеливо ждал, слегка пошатываясь, пока бесцветные буркалы внимательно оглядывали меня. Наконец, дверь, издав мерзкий скрип, распахнулась. Привратником оказался сморщенный старик, с трудом удерживавший тяжёлую металлическую трубу узловатыми, трясущимися пальцами. (МОЖНО БЫЛО ПРОЙТИ ПРЯМО ПО ЕГО КРОШАЩИМСЯ КОСТЯМ):

– С-спасибо. – опираясь на стену, я поковылял вглубь усеянного грибами коридора, мимо многочисленных, покосившихся дверных проёмов. Некоторые открывались в пустые, пыльные комнаты, все окна в которых, тем не менее, были плотно и тщательно заколочены. Другие были занавешаны тканью, или закрыты кое-как смётанными дверьми, из-за них доносились приглушённые голоса и какая-то возня. Пахло пылью, плесенью, старостью дымом и безнадёжностью…

– Э, это, парень! Куда идти-то знаешь? – я оглянулся на слабый голос кутающегося в рваный ватник старика. Попробовал воздух. От привратника веяло сладковатым тленом тоски и усталости. Он давно чувствовал себя никому не нужным, разваливающимся, и каждый новый цикл подкармливал его жажду смерти и покоя, который, как несчастный глупец думал, она должна принести. Я улыбнулся ему и, капая кровью на жадно пьющие её рассохшиеся доски, подошёл ближе. Старик задрожал и, закрывшись трубой, прижался спиной к двери и заскулил.

– Знаю, радость моя плесневелая. Я уже был здесь. – воздух с присвистом вырывался сквозь клыки. – Не надо бояться. – Его глаза, пока я смотрел в них, обрели облегчённо-бессмысленное выражение, а руки с трубой обессилено опустились. – Этот Город всегда голоден, а вы уже у него в пасти. Всех ждёт одно. Страх, боль и зубы. Не стоит противиться, роли расписаны, ты ведь сам знаешь, да, хха? Ладно, подумай об этом, а я пошёл.

Подходя к двери Хоря, я оглянулся. Старик сомнамбулически покачивался и, вроде, что-то напевал. «И что это с ним?»: я совершенно не помнил, о чём мы говорили, да и не важно значит. Странный какой-то дед.

У дверного проёма, крайнего в тупиковом коридоре, меня встретил запах. У Хоря всегда воняло непонятно чем. Обычные запахи немытого тела и плесени смешивались с совершенно невообразимыми химическими ароматами, иногда приятными, но чаще, как сейчас, заставляющими жалеть о наличии обоняния. Я, не смотря на раны и муть в глазах, постарался соблюсти приличия и пару раз стукнул в насквозь прогнивший дверной косяк, из-под которого мне на ладонь тут же свалился огромный, жирный таракан. У него было лицо. Он показал мне язык и спрыгнул на пол, скрывшись в щели в полу, чтобы сделать там какие-то важные тараканьи дела. Ну и чёрт с ним, не до того.

– Сейчас, минуту! – голос из-за заменяющего дверь грязно-розового, несуразного одеяла, больше всего напоминал скрип ржавого велосипеда, который мы как-то нашли в подворотне, и Лиса умудрилась проехать на нём целых два квартала, буквально изнасиловав мои барабанные перепонки. Такой же резкий, жалобный и высокий.