Марк Грим - ИНСАЙТ

Привратник с отвисшей челюстью и почерневшей вокруг глаз кожей сполз на ступени, пуская слюни и что-то невнятно бормоча. Я отступил вбок от двери, вооружившись ножом, который постарался прикрыть полой хламиды. Ненависть к белым крысам, со времени ухода из Шпиля тлеющая в душе, наконец получила возможность вырваться. Не знаю, она ли была причиной, или моё превращение в монстра. Но убивать оказалось куда легче, чем я ожидал. И приятнее.

Тем временем дверь, скрипнув, приоткрылась. На крыльцо, прикрыв глаза от всё усиливающегося дождя, вышел парень в белом, с крепким деревянным дрыном, закинутым на плечо. Совсем молодой, с ясными, голубыми, смешливыми глазами. Которые тут же изумлённо расширились в наивном удивлении, когда мой нож погрузился ему под рёбра.

– Чтххх…. – окончание фразы поглотила хлынувшая изо рта кровь, и тяжёлое тело сползло на камни. Я, не размышляя, почувствовав непонятное желание (ГОЛОД), присел рядом и, приподняв его голову за волосы, всмотрелся в закатившиеся глаза. Силы не было. Он просто умер (СЛИШКОМ БЫСТРО). Пожав плечами, я подтащил тело к краю площадки и сбросил вниз, сбоку от лестницы, так, чтобы его нельзя было увидеть, выглянув из дверного проёма. Привратника, всё ещё что-то лепетавшего, я усадил в ту же позу, в которой он сидел до этого. Ноги скрещены, ладони на коленях. Тело, лишившееся души, послушно сохраняло положение, которую ему предали.

Удовлетворённо кивнув самому себе, я вошёл в дверь и оказался в Храме. Чтобы тут же рухнуть на колени, хрипя от боли. Свет и давление, которое я ощущал снаружи, оказалось ничем в сравнении с тем, что я испытал сейчас. На плечи словно с размаху опустили несколько мешков камней. Кости скрипели и выкручивались, мышцы трещали от напряжения, сокращаясь совершенно независимо. Спазмы продолжались несколько минут, в течение которых я был совершенно беспомощен. Появись в это время хоть один фанатик… Но пустой каменный коридор, залитый непонятно откуда берущимся, режущим глаза жемчужным сиянием, на счастье оставался пуст. Когда меня отпустило я, слегка покачиваясь, смог подняться на ноги. Голова кружилась и в ушах звенела непривычная тишина. Постоянный шёпот, который я давно привык не замечать, исчез. Исчезли голоса поглощённых. И тьма. Я чувствовал, что она там, потянулся вовнутрь, коснулся её, но с огромным трудом, хотя только что она сама рвалась наружу так, что приходилось прилагать усилия, чтобы сдержать этот поток. Сначала я обрадовался. Появилось обманчивое ощущение свободы, которое тут же сменилось страхом. Я понял, что слаб, как дитя. Навалилась боль, усталость и голод. Обычный, человеческий голод истощенного тела. Я едва не рванулся назад под дождь к ощущению пьянящей силы, которое так незаметно стало частью меня. Но тут в тугих струях дождя снаружи мне померещилась угловатая фигура в чёрном. Скрывающая лицо жуткая маска с хищным клювом, предостерегающе качнулась из стороны в сторону и пропала. Мираж заставил меня успокоиться. Вспомнить о том, зачем я пришёл. Я притворил дверь, оставив, правда, узкую щель между ней и косяком, и, опираясь о стену, потащился по коридору, ориентируясь на тихое, монотонное пение.

Коридор, пусть и оказавшийся коротким, пару раз разветвлялся, но на каждой развилке меня направлял голос. Слабый, едва различимый. Я больше угадывал, чем слушал слова: «Направо. Налево. Налево.». Я слепо подчинялся, совершенно потеряв чувство направления. Перестроиться на иное зрение не получалось. При каждой попытке я видел только злое сияние, оставлявшее после себя дикую головную боль. Я только помнил, что мне нужно вниз. Наконец, очередной поворот вывел меня в огромный, судя по всему, центральный зал. Высокий потолок терялся в светящейся, бело-золотой дымке, пускавшей блики по отполированному мраморному полу. Здесь на меня снова накатила волна слабости. Всё вокруг: мерцающий камень, умиротворяющий свет, ощущение безопасности, во всём этом было что-то отталкивающее, неестественное. Фальшь, красивая обёртка, маскирующая яд. Как яркая окраска ядовитого насекомого или завлекающий аромат хищного цветка. В пасть которого я собирался залезть с головой.

В центре зала, между центральными воротами и широкой белой лестницей, поднимавшейся на каменную галерею, из крупных осколков зеркала был выложен всё тот же закрытый глаз. Вокруг него, с трёх сторон, прикованные к полу короткими, не встать, цепями, скорчились трое человек в грязных белых простынях, с завязанными ртами. Над ними, спиной ко мне, нависал толстяк, хламида на котором чуть не лопалась. Он негромко, пропевал куплет за куплетом нескладного гимна, после чего прикованные изо всех сил пытались провыть что-то похожее. Невнятный вой, который я слышал в коридоре – всё, что у них получалось выдавить сквозь кляпы. Время от времени толстяку, видимо, казалось, что они плохо стараются, и тогда он лупил одного из несчастных злобно свистящей многохвостой плетью. Если прикованный падал и не мог сразу встать, он получал ещё несколько ударов. Я, пользуясь тем, что Озарённый был слишком занят очередной экзекуцией, быстро осмотрелся и нырнул обратно в коридор. Галерея, опоясывающая зал по периметру, видимо служила просто балконом. Никаких дверей или лестниц, кроме центральной. В стене напротив я заметил ещё один проход, вроде того. Логично было предположить, что он ведёт от двери с другой стороны. Только за центральной лестницей, еле заметный, был проход вниз. Обычный, тёмный провал в полу, с уходящими в глубину ступенями.

Я выглянул ещё раз. Толстяк продолжал самозабвенно лупцевать бессильно вытянувшуюся на полу женщину до того самого момента, когда арбалетная стрела, раздробив лопатку, бросила его в середину «глаза». Пока я шёл к телу, кровавое пятно растеклось по белоснежному полу ироничной пародией на зрачок, заставив меня нервно захихикать. У прикованного мужчины слева от меня, всё ещё пытающегося что-то выть сквозь повязку, оба глаза были зашиты, а на лице застыло экстатическое выражение. Он, похоже, даже не заметил, что голос толстяка, задающего тон, смолк. На грубой коже лба красовалась опухшая, недавно сделанная татуировка ока. Парень напротив, тоже незрячий, с многочисленными следами побоев, не услышав следующий куплет, сбился и тут же испуганно затих и сжался, видимо ожидая наказания. Когда же его не последовало, он стал опасливо шарить вокруг руками, цепь от которых крепилась к металлической скобе, закреплённой в полу.

На третью фигуру, скорчившуюся вокруг такого же кольца, я, поначалу, не обратил внимания, отметив только украшающие спину и плечи многочисленные рубцы от плети. И не обращал ровно до того момента, когда, уже наклонившись, чтобы выдернуть из убитого стрелу, почувствовал, как слабые пальцы сжали мою щиколотку. Я резко обернулся, отбросив арбалет в сторону, рука метнулась к ножу и замерла на пол пути. Грубыми стежками, туго стянувшими покрытые коростой веки, на меня снизу смотрела Лиса.