Марк Грим - ИНСАЙТ

Не видя ничего, из-за застилавшей глаза влаги, я только почувствовал, как на мои плечи легли тяжёлые ладони. Стыдясь слабости, постарался отстраниться, но Баута, как отец, успокаивающий проснувшееся от кошмара дитя, только сжал руки сильнее, удерживая меня на месте. Так мы и просидели несколько минут, пока, опираясь на спокойствие и тепло его рук, я, наконец, не успокоился.

Серафим отстранился и вгляделся мне в глаза. Я не знал, что сказать, кроме банального спасибо. Но тишина не была угнетающей. Сейчас я чувствовал небывалое спокойствие, что-то из детства. Наивную, но успокаивающую уверенность, что всё будет хорошо. В Городе я ещё не испытывал ничего похожего. Эти эмоции были дороже всех сокровищ.

Баута встал, развеяв окутавший нас туман умиротворённости и, будто смущенный, отряхнул плащ, глухо пробормотав:

– Кхм, да. Ты справился. Теперь отдыхай, я помогу тебе уснуть.

Я закрыл глаза и без всякой напряжённости почувствовал, как его ладонь легла мне на лоб. Я расслабился и «открыл» мысли. В голову перетекало спокойствие и сонливость. Уже проваливаясь в лишённый обычных кошмарных видений сон я знал, чью сторону приму, когда придёт время. Я был уверен.

Проснулся я от ощущения тепла и соблазнительного запаха. Сквозь веки пробивались оранжевые отсветы и, открыв глаза, я уставился в разведённый у противоположной стены небольшой костёр, пожиравший обломки ящиков и выплёвывающий дым и искры в небольшое разбитое окошко под потолком. Две открытые банки стояли на большом камне, втиснутом, как клин, в середину костра и распространяли аромат мяса.

Я резко сел, едва не захлебнувшись слюной и только сейчас понял, что последние несколько циклов ел так мало, что обычный человек давно бы уже зачах. Но о еде в это время я вспоминал крайне редко, а если и ел, то без всякого желания, только по привычке. Видимо ещё одно последствие метаморфозы.

Баута, увидев, что я проснулся, сухо кивнул и отодвинул камень от огня.

– Хорошо, что ты проснулся. Я уже собирался тебя будить. Звон скоро.

– Да? – не было ни следа обычной напряжённости и параноидальных мыслей. – А я ничего не чувствую.

– И не почувствуешь. – Серафим уселся подальше от костра и, схватив одну из банок завёрнутой в плащ рукой, принялся есть горячее мясо. В такой близи от Храма ничего не происходит. Свет всё забивает. Я достал еду из твоего мешка, надеюсь ты не против.

Я только покачал головой, завладев второй банкой и начав есть, орудуя ножом, который пару часов назад чуть не воткнул другу в спину. Было вкусно, мешали только мысли о «последней трапезе смертника». Я даже перестал жевать на секунду. На что я собираюсь решиться? То есть, конечно, я дрался. В рейдах, с налётчиками. Убегая от Теней и Расколотых. Одного даже убил. Но Храм, набитый фанатиками, это другое…

– Не бойся. – Баута будто читал мои мысли. – В Храме не так уж много людей. Большинство шарится по городу. Падальщики! Но, – он поскрёб по днищу опустевшей банки и бросил её в костёр. – Лучше, чтобы тебя не заметили, постарайся не привлекать внимания.

– Но как мне там действовать?

– Смотри, твои силы будут действовать, хотя и ослабнут. Вспомни, как ты разрушал наваждения. Это можно использовать и против живых. Внушать им мысли. Страх. Даже убивать. Только не увлекайся сильно. Твой артефакт тоже будет действовать, если ты напитаешь его эмоциями. Ну, а в крайнем случае, – он кивнул на лежавший на полу арбалет, – у тебя есть это.

–Я, примерно, знаю, где искать Лису. Видения. – пояснил я, на его вопросительный взгляд. – Но остальное…

–Ну, источник их силы, как ты понял, где-то под Храмом. Не думаю, что ошибусь, если предположу, что Ключ – там же. Более того… – он на секунду задумался. – Мне всё больше кажется, что это одно и то же.

– Почему? – я начал проверять вещи, чтобы отвлечься от страха. Достал и пересчитал снаряды для арбалета. Осталось всего четыре. Закрепил ножны поудобнее.

– Логика. Ключ – артефакт огромной психической силы. Чем ещё, кроме того, что они нашли способ его использовать, объяснить это, – он махнул рукой в сторону, в которой в нескольких десятков метров от нас сияла храмовая площадь. – Я не знаю.

–И да, я с тобой не пойду. – я только отрывисто кивнул. Это я уже понял, но он счёл нужным пояснить. – Тебя свечение просто ослабит, а меня выжмет досуха. Буду обузой. Но, если тебе удастся «отключить» его – пойду за тобой. И… Не только я. Как только свечение исчезнет, или достаточно ослабнет, кошмар хлынет сюда, как вода сквозь разрушенную плотину. И от нашего недоброго знакомого это не укроется. Ты понимаешь? – я снова кивнул, а Серафим неожиданно подошёл и положил руки мне на плечи. – Кот, никто не вправе требовать от тебя этого, но я хочу, чтобы ты осознал. Ключ – это возможность запереть Звонаря здесь. Спасти миллионы, возможно миллиарды людей, спокойно живущих, любящих и знать не знающих обо всём этом безумии! Это важнее меня, тебя и… Твоей женщины. Подумай об этом, хорошо?

Что мне оставалось? Я снова только кивнул. И, словно специально подобрав момент, раздался ослабленный, но всё равно чувствующийся сердцевиной костей Звон.

Пробирался я дворами, чтобы выйти на площадь у правой от входа боковой стены. Поначалу нервно оглядывался, ожидая появления Теней или Расколотых, пока не убедился, что их здесь действительно нет. В некотором роде, это пугало даже сильнее, чем их присутствие. Эта часть Города, словно была лишена всякой, даже гротескной жизни и этим производила угнетающее впечатление. Только сквозняк иногда оживлял картину, протаскивая по улицам пыль и обрывки бумаги, свистя между безжизненными зданиями. Всё это напоминало заброшенный склеп.

Когда я приблизился к последнему ряду отделяющих меня от площади ветхих двухэтажек, мне на плечи упало несколько дождевых капель, стремительно превращавшихся в настоящий ливень. Лицо, закрытое приросшей маской, в очередной раз, ничего не чувствовало. Дождь в Городе был огромной редкостью. Я посмотрел вверх и, в отражённом от площади свете, разглядел наполняющие чёрное небо, чёрные же лохматые тучи. Они, заслонив всё, тем не менее, старательно выгибались, чтобы даже краем не зацепить кровавое бельмо луны. В её зловещем свете казалось, что с небес льётся кровь и, собираясь в ручьи, бежит по улицам.

Зрелище, которое представляла собой площадь, заставило меня на секунду замереть. Повисшее в воздухе серебро, только так я могу описать то, что увидел. Тысячи капель дробились о выкрашенный камень и разбивались лёгкой взвесью, огибавшей, правда, каменные постаменты с чашами, пламя в которых не собиралось не то, что гаснуть, а даже слабеть. В бесчисленных искрах воды бешено плясал свет, отражающийся от мостовой и щедро изливаемый огнём. Я вгляделся в белые камни, начинающиеся под ногами и понял, что в краску густо понатыканы разномастные осколки зеркал. Собственное отражение вызвало отвращение, и я снова взглянул на площадь. Зрелище было феерическим. Если бы я не видел, что из себя представляют Озарённые, может даже проникся бы.