Марк Грим - ИНСАЙТ

Я сделал шаг к костру, но, оказавшись в темноте, посмотрел вниз. У узком кругу света от фонаря, под моими ногами был серый кирпич. Я остановился и посмотрел на друзей, на семью, которые, наконец прервав безумный танец, замерли на красноватом каменном полу пещеры и ожидающе смотрели на меня.

– Нет. – прошептал я. Повеяло сквозняком. Их взгляды (тех, кто в этот момент выглядел «целым») стали тяжёлыми, угрожающими. А я не чувствовал страха. Только тоску. Грусть. И вину. Такую, что хотелось плакать. – Нет, вы не здесь. Как бы мне этого не хотелось.

– Разве это важно, Кот? – Улыбака протянул ко мне искорёженную руку. – Для тебя мы есть. А мир… Мир может катиться к чёрту. Останься с нами. Останься с семьёй.

– Я хотел бы. – голос всё-таки сорвался. – Ты не представляешь, как бы я хотел! Но вы мертвы! Слышишь меня?! Мертвы!

– Тем более, друг. – Суслик нервно пригладил патлы. – Тем более, ты должен остаться. Ты нам должен. Ведь это ты нас убил.

Круг, освещённый фонарём, будто стал ещё уже. Темнота наплывала, подталкиваемая глухими голосами, стараясь поглотить меня, затопить, пропустить через себя и выплюнуть к костру, у которого грелись мертвецы.

– Ты! Ты! Ты! Ты..! – повторяли они раз за разом.

– Нет! Хватит! – они разом замолчали, когда я закричал, будто выключили звук. Из глаз под маской всё-таки брызнули слёзы. – Мне жаль! Так жаль, правда! Я хотел спасти вас! Но не смог… Но я отомщу, обещаю! Слышите?!

Они молча и осуждающе смотрели на меня, не делая попыток приблизиться. Только улыбались, злорадно, предвкушающе. Как-то плотоядно. А я переводил взгляд с одного на другого, стараясь выжечь в памяти их лица. Я только сейчас понял, что стал забывать их…

– Простите. И прощайте.

Друзья молчали, стоя в тёплом свете костра. А я оставался во тьме. Опустив глаза, чтобы видеть реальный пол под ногами, я отвернулся. Маленькие пальчики на её изящных ножках были поджаты, как от холода. Рыдая уже навзрыд, я поднял глаза. Передо мной стояла Лиса. И столько нежности было в её взгляде. Когда она протянула руку, картинка в очередной раз смазалась, и я увидел грубо зашитый глаз, синяки и порезы на теле. Несколько пальцев отсутствовало, а нога, перевязанная какими-то грязными тряпками, была искривлена. Меня замутило, и я опустился на колени в трепещущий флер слабого света своей лампы. Пытался утереть слёзы свободной рукой, но пальцы бессильно скользили по гладкому фарфору.

– Милый. – она протянула руку и, когда коснулась моей щеки, стала прежней. Моей рыженькой бестией. – Милый, я так тобой горжусь. Ты обещал прийти и вот ты здесь!

Она опустилась на колени и обняла меня. Я чувствовал! Её тепло, пьянящий аромат волос и тела, дрожащие плечи. Свободной рукой я обхватил её и прижал к себе, сильно, как только мог. Уткнулся лбом в знакомое, такое родное плечо и на несколько минут позволил себе забыть обо всём, наслаждаясь близостью. Её запахом, тем, как её тяжёлая грудь упиралась в мою, как маленькие ладони гладили мою спину. И плакал. От облегчения, счастья… И боли. Ведь я всё-таки должен был идти.

– Ну хватит, любимый. Раздавишь. – её смех был всё такой же. Манящий и родной. Я поднял глаза и вгляделся в любимое лицо, жадно запоминая каждую чёрточку. Хотел сказать, что скоро приду за ней, но язык не слушался. В её глазах была чёрная бездна, и я начал тонуть, захлёбываться. Мысли утекали, страх булькнул и пропал, когда она снова погладила меня по щеке и заговорила:

– Ты не уйдёшь, правда ведь? Мы наконец будем вместе, все, навсегда. ОСТАНЬСЯ СО МНОЙ!

Её голос взревел, превращаясь в рык. Я хотел отшатнуться в ужасе… Но только почувствовал, как кивнул. Она улыбнулась изорванными губами и дунула. Фонарь погас. Вокруг была тьма. И голоса.

Было тепло. Опьянение уже разлилось по телу и меня немного повело. (Оглянись же! Тьма сужается!) Любимая подпёрла меня плечом и легко, необидно засмеялась, так, что слышать мог только я. Прибой пьяным голосом что-то доказывал Суслику (Подождите… Они же мертвы. Я видел…), напротив, по ту сторону костра, забыв обо всём, взахлёб целовались Улыбака с Пустельгой. Мумия с несвойственной ему робостью, украдкой посматривал на Петлю, молча прикладывающуюся к бутылке (давай уже, парень. Сколько можно тянуть?). Мы пили, ели и радовались. Что за повод-то? (Что-то не так! Я не помню!). Хорошо! Ни Звона, ни проблем, ни Города. Хорошо быть с семьёй (Посмотри на них! Они все мертвецы! Это обман! Обман!). Лиса пьяно засмеялась и, щекотя мне ухо язычком, принялась нашёптывать на ухо такое, что я ощутил резкую потребность отволочь маленькую заразу в нашу пещеру и как следует наказать. Я повернулся к ней, стараясь многообещающим взглядом выразить всё, что её ждёт и опять утонул в её голодных (ЭТО НЕ ОНА!) глазах. Нашёл губами её сладкие губы и, в момент, когда наши языки сплелись, совсем потерял голову. Она, тяжело дыша, отстранилась, взяла меня за руку, начала вставать…

– Весело тут у вас! Не против, если я присоединюсь?!

Мимо стремительно мелькнула сухопарая, похожая на паука фигура. Мелькнула жуткая белая маска, когда незнакомец взмахнул рукой и бросил что-то в костёр. Пламя взревело и рванулось к потолку, приобретя ядовитый, изумрудно-зелёный цвет. Тени удлинились, контраст резанул по глазам, тем не менее, прибывший, будто поглощая свет, оставался пятном жуткой, неестественной темноты. Не смотря на обезумевший огонь, мне вдруг стало холодно. Звонарь опустился на корточки, похлопал меня по щеке и издевательски, будто разговаривал с неразумным ребёнком, протянул:

– Развлекаешься, радость моя? Хватит! У тебя есть дело, если помнишь. – Линзы жуткой маски полыхнули, и на меня нахлынули страх и дурнота. Меня трясло, знобило, желудок бунтовал, но я всё-таки смог прошептать, не в силах оторвать взгляд от мерзких буркал:

– Нет. Неееет, оставь меня…

– Уверен, ха? – он вскочил и, фиглярствуя, присел в реверансе, отставив в сторону руку с тростью. – Огляделся бы сначала. Я тут твой лучший друг!

Я взглянул вокруг и задрожал. Замерев в зелёном свете, будто их парализовало, вокруг сидели и стояли несуразные, будто вылепленные из пластилина, жуткие пародии на людей. Голые, рыхлые тела с отсутствующими половыми признаками. Лица: карикатурно обозначенный нос, глаза – как тёмные круглые стёкла, и затянутые вязкой, булькающей, похожей на герметик массой рты, из которых доносилось рассерженное шипение. И одно из этих существ держало меня за руку комом плоти, отдалённо напоминающим человеческую ладонь! Я заорал, злоба внутри, будто проснувшись, всколыхнулась и затопила сознание! Всё вокруг: костёр, пещера, «люди», начало рассыпаться мелкой, повисающей в воздухе пылью, по мере того, как мой крик набирал силу, хлеща вокруг. Даже Звонарь сделал шаг назад, придерживая заплескавшийся на психическом ветру плащ. Под рассыпающимся наваждением начал обнажаться знакомый кирпичный коридор, но я не замолкал, пока последние следы наваждения не рассеялись. В конце, словно издеваясь, с моей руки лениво осыпалась мерзкая клешня.