Марк Грим - ИНСАЙТ

– Я истина! Я правда! Я настоящий! Я, НЕ ТЫ!

Я! Удар.

Я! Удар.

ТОЛЬКО Я! Удар.

Жуткий манекен упал, но я бросился на него сверху и подняв над головой нож, опустил его. И ещё! Ещё! ЕЩЁ!!! С каждым ударом в голове будто разбивались обманные зеркальные стены, открывая двери памяти! Шпиль! Свора! Озарённые, Хорь, Баута! Звонарь! Лиса! Я завыл от ярости и тоски! Лиса! ЛИСА!

Наконец эта тварь перестала дёргаться и только легко подрагивала, словно пойманная бабочка. Я чувствовал, как из лопнувшей от крика нижней губы течёт по подбородку кровь. Опустил дико саднящие глаза и вперился взглядом в своё лицо. Чистое. Человеческое.

– Я же говорил… – прохрипел я, закрывая серые глаза….

Я лежал на кирпичах той же комнаты. Рядом несмело горел упавший и чудом не разбившийся фонарь. В руках я сжимал измочаленный обломок одного из своих стеклянных ножей, а осколки, звёздами мерцали на тёмном камне пола, кроме тех, что глубоко погрузились в мои кровоточащие руки.

– Я… Настоящий! – прохрипел я и почувствовал, как сознание меркнет.

Правую ладонь приятно холодило. В отличие от левой, в которой упорно пульсировала боль многочисленных порезов. Мне не хотелось просыпаться, не хотелось вновь оказаться в Городе. Но… Лиса. Она ждёт. Я обещал.

С трудом, опираясь на иссечённые ладони, я встал и подобрал фонарь. Осколки хищно хрустнули под сапогами. Лампа уже еле чадила, так что пришлось поискать в мешке флягу с маслом. Это радовало, хотя я и не хотел себе в этом признаться. Ведь любая задержка давала возможность не идти вперёд прямо сейчас.

«Что ещё я увижу?»: я размышлял, стараясь не поддаваться панике, пока перевязывал дрожащие ладони кусками мешковины, проверял содержимое мешка и, в общем, всячески тянул время. Серафим сказал – здесь реально то, что у тебя в голове. А в моей, в последнее время, творилось такое, что я не знал, чего ожидать. Оправдывать задержку уже было нечем и, подняв фонарь повыше, пошёл вперёд.

Свет и тени плясали на стенах справа и слева. Манили. Шептали. Я шёл долго, и их танец стал казаться песней. Тягучей, заунывной и загадочной. Она погружала сознание в густой транс и от этого становилось немного легче. Исчезли мысли, кроме одной, что нужно идти вперёд, что цель близко. Впереди я увидел неверный, красноватый отсвет и ускорил шаги. Всё, что угодно, кроме этого бесконечного коридора, пожалуйста!

– Кот? Кот, это ты?

Я встал, как вкопаный. Не от того, что окликнувший меня голос был страшен, нет. Напротив, в нём было что-то знакомое и успокаивающее. От того, как я его слышал. Он шёл из-за моего правого плеча, но словно звучал прямо в сознании, минуя уши. Нужно было повернуться, но я не решался. Боялся, что надежда окажется ложной.

– И правда ты. Котяра, *ля. Дерьмово же ты выглядишь!

И я повернулся.

В узком боковом проходе, искусно скрытом выступающим участком стены, в неровных отсветах пламени замер… Улыбака. Каким я его помнил. Ёжик светлых волос, мешковинная рубаха, зелёные глаза. И улыбка. Эта вечная, бешеная улыбка, никогда не сходящая с лица.

– Вожак. Но… Ты мёртв!

Он засмеялся. Всё так же знакомо, заразительно. По долговязому телу, пока его сотрясал смех, пошла рябь, как на тех картинках, которые меняются, стоит их наклонить на свету. Залитая кровью рубашка. Язык, непристойно болтающийся во влажной ране на месте нижней челюсти. Боль, плещущаяся в глазах. Миг, и он уже прежний. Улыбака отсмеялся, но продолжал похлопывать себя по колену, будто услышал лучшую шутку всех времён:

– Ах, Котяра, Котяра! Как же я рад тебя видеть. Мёртв… Ну да. А ты, по-твоему, жив что ли?

– Да. Я… Да! Я жив! – я старался смотреть немного вбок, меня начинало мутить от постоянно меняющейся картинки, на которой мой друг то превращался в истерзанный труп, то обратно.

– Хх-ха. – зелёные глаза стали серьёзными, но он продолжал улыбаться. Разумеется. – Все мы давно мертвецы, разве ты ещё не понял? Хотя… – Он на секунду задумался. – Ты ещё побарахтаешься, да.

– Идём со мной! – он отвернулся, снова «поплыв». – Я покажу тебе путь. Да и остальные… Будут рады.

И он пошёл назад, во тьму. Внутри всё кричало об обмане и опасности, о том, что нужно бежать от него, как можно быстрее и дальше. Но ноги уже несли меня за другом. Это же Улыбака, чёрт подери! Он же никогда меня не подводил…

Тьма узкого коридора давила. Свет фонаря сопротивлялся ей, как мог, но вскоре уже освещал только мою фигуру и спину идущего впереди вожака. На секунду, когда сознание слегка прояснилось, у меня хватило сил оглянуться, только чтобы взгляд упёрся в преграждавший путь равнодушный камень. Надо было запаниковать, но мне наоборот стало легче. Если есть только один путь, значит и нервничать не стоит, да? Тем временем впереди, резко выделяясь в темноте, замерцали тёплые, гостеприимные отсветы пламени. Миновав плавный изгиб коридора, мы остановились перед хлипкой, сколоченной из досок дверью. Сквозь неё и пробивался свет.

– Улыбака, я… Мне так много… Нужно тебе сказать. – горло сдавило. Я с удивлением отметил, что к глазам подступают слёзы. Я пытался выдавить сквозь зубы давно зревшие внутри слова. Как мне жаль. Как мне паршиво. Как я, оказывается, скучал. Но не выходило.

Вожак повернулся, и изменения его внешности меня уже не шокировали. Тёплая, даже сквозь куртку, живая ладонь опустилась мне на плечо:

– Да ладно, Кошак, какие обиды! Мы ж семья, да?

– Д-да. Семья.

– Так пойдём. Там всё скажешь, что хочешь. У нас есть время. Всё время мира…

Он толкнул дверь и ввалился внутрь с безумно-весёлым криком:

– Народ! Вы, бл*, не поверите, кого я привёл!

Они все были там. В центральной пещере на листе металла горел костёр, вокруг которого собрались Рейдеры. Несколько человек оглянулись, и я узнал лица. Мумия, как обычно, с невозмутимым выражением лица кивнул, по нему пробежала рябь, превратившая правую часть черепа в месиво. Но уцелевший левый глаз, который я когда-то (так давно!) закрыл, светился радостью и узнаванием. Рядом с молчуном вытянулось на животе окровавленное, изломанное тело. Петля. Она повернулась и превратилась в себя прежнюю. Симпатичную, высокую женщину со смелым взглядом. И незабываемым скрипучим голосом:

– Чтоб меня! Кот…

Тут они все вскочили на ноги. Все. Прибой, которого я добил своими руками. Суслик, которого оставил, чтобы выиграть время. Пустельга, чьё тело так и осталось в Шпиле, обглоданное алчными Тенями. Крыс, который учил меня, как выжить, так давно, бесконечно довно. Хряк, которого я возненавидел и бросил на смерть. И остальные. Все они были здесь. Все вскочили на ноги и стали дико отплясывать в кругу света от костра, размахивая бутылками и что-то победно крича. Улыбака шагнул вперёд, в широкую полосу темноты, которая отделяла костёр от входа и без задержки появился в кругу танцующих. Пустельга тут же схватила его за руки, и они закружились.