Марк Грим - ИНСАЙТ

Я упал на колени. Я был всё ещё в коридоре, а погасший фонарь лежал рядом. Звонарь, сложив руки за спиной, уткнулся клювом в ближайшую стену, словно обнаружил на ней что-то донельзя интересное. Я растянулся на холодном камне. Опустошённый. Обессиленный. Хотелось закрыть глаза и умереть. И чтобы меня, наконец, оставили в покое.

– Ну хватит разлёживаться. – Кошмар повернулся и больно ткнул меня в рёбра кончиком трости. Пламя в его глазах затаилось, и я уже мог почти спокойно смотреть в них. Более того, я совершенно не чувствовал того ужаса, который раньше затапливал мозг, когда это чудовище находилось рядом. Напротив, мне будто становилось спокойнее. Пошатываясь, я поднялся на ноги.

– Наконец-то! Радость моя, я не могу вечно тебя вытаскивать, знаешь? – безумный голос звенел разбитым стеклом. – Ты ведь вон, и сам, оказывается, прекрасно мог справиться! Молодец!

Как огромная, жуткая птица, он несколько раз обошёл вокруг меня, придирчиво осматривая и произнёс, без своих обычных ужимок:

– Я почти горжусь тобой! Столько силы, злобы, ярости! Эмоций! Ты будешь лучшим из моих созданий.

– Нет. – я наконец смог отдышаться. – Я не твой. У нас договор…

– Да-да, я помню. Но время покажет, я полагаю, ты ещё передумаешь, Киса. Ты ведь почти у цели, а?! Будоражит? Чувствуешь мандраж?!

– Пошёл ты. – я отвернулся и снова запалил фонарь.

– А, вот грубить не надо, не надо, милый. – в смеющемся, сумасшедшем голосе проскользнула холодная угроза. – Если б не я, Локус бы тебя сожрал. Вот так. Хрум-хрум. Повезло тебе, что ты мне нужен пока.

– Ну так и не выпендривайся, если нужен. – злость, всё ещё тлеющая внутри, мешала бояться. Я повернулся, думая высказать всё, что о нём думаю, и, приблизившись к Кошмару, злорадно уставился в дымчатые линзы. – Убивать меня ты не станешь, так что…

Огоньки в его глазницах полыхнули яростью и мой мозг будто заморозило жидким азотом. Клюв маски слегка приоткрылся и меня окатило зловонием и эхом далёких криков. Ужас, который я испытал, резко контрастировал с его ласковыми, почти елейными словами:

– Не стану, конечно не стану, радость моя. Но я всё ещё могу сделать тебе очень, очень больно.

Бесконечно долгую секунду он буравил меня взглядом. Тяжесть, физически ощутимая, шершавой бетонной плитой вдавила меня в стену. В виски будто вбивали ржавые гвозди, но я не мог ни закричать, ни отвести взгляд. Когда тварь, наконец, отвернулась, я, задыхаясь от облегчения, пытался побороть тошноту.

– Ты почти на месте. – проскрипел Кошмар, погружаясь в пол. Камень медленно затягивал его, как липкое тесто. – Запомни. Ключ. Принеси мне ключ, и я дам тебе то, что ты хочешь. Подведёшь меня – вытащу все жилы. И из тебя, и из твоей девки.

Наконец, кончик его дурацкой шляпы скрылся в камне, и я смог, наконец, оторваться от стены и встать ровно. Давление исчезло, хотя в голове всё ещё гуляли отзвуки пережитой боли.

– Пошёл ты. – прошипел я глухому полу и, подкрутив фитиль лампы, отправился дальше. Красный свет был всё ближе.

Я вывалился из стены в замусоренной, продуваемой сквозняком подворотне, тут же угодив ногой в трухлявый деревянный ящик. Крышка, охнув, треснула и я, как куль, повалился вперёд. Хорошо, что серафим успел подхватить меня под руку. Он подождал, пока я тряс головой, стараясь избавиться от чувства дезориентации и, почти облегчённо, уставлюсь на узкую щель, образованную над нашими головами почти вплотную сходящимися жестяными крышами. Как окровавленный разрез – сверху было знакомое чёрное небо с алым глазом луны.

– Тебя долго не было. Я уже думал, что ты застрял.

– Это почти случилось. Почему ты не предупредил меня?

– О чём? – в глухом голосе слышалась горьковатая усмешка, но маска, как обычно, оставалась бесстрастной.

– О том, что я увижу.

– Ха, ты думаешь я знаю? У каждого свой путь наружу и…

– Да ладно? – я почувствовал, что губы растягиваются в злобный оскал, почти повторяющий гримасу моей маски. – Неужели? Хочешь угадаю твой путь? Ты видел её. Вольто, да?

Баута едва заметно вздрогнул, будто я залепил ему пощёчину и отступил на шаг. Пространство вокруг ощутимо встряхнул мимолётный всплеск горечи и боли, похожий на затяжной стон. Вкусно. Серафим посмотрел на меня, будто не узнавая, пока я наслаждался его смущением и замешательством.

– Ты ведь «знаешь меня лучше, чем я сам», а? Значит предполагал, что я увижу, а? Мой мудрый наставник. Готов поспорить, её ты видишь каждый раз, проходя через Локус. Может и вне его, м? Она тоже просит тебя остаться с ней, там, в темноте, навсегда? Касается тебя, как раньше, неотличимо от реальности? И ты борешься с желанием? Чувствуешь, что проигрываешь? И, чтобы не пропасть, уничтожаешь её раз за разом, я прав?!

– Хватит. – в голосе послышался шелест угрозы, и я замолчал, хотя счастливая гримаса никак не сходила с моего лица. Я жадно впитывал обрывки страдания, которые он не успевал удержать внутри, с каждой медово-жгучей каплей лучше познавая своего (ВРАГА) спутника. Понимая, что не смотря на всю свою мощь, Серафим – (ВСЕГО ЛИШЬ) живой человек. И его можно (УБИТЬ) понять.

– Да. Да, я вижу её. Как и многих других. И, поверь, ты даже близко не знаешь, сколько призраков меня сопровождает. – он отвернулся, и в голос вернулась холодная бесстрастность. – И, судя по тому, что с тобой творится, никогда не узнаешь. Идём. Храм ждёт.

Он тяжело, будто придавленный невидимой тяжестью, потащился к выходу из переулка, загребая ногами пыльный мусор. Я секунду постоял, вдыхая плесневелый запах Города(ДОМА), и всё пытался понять, что это только что было? Бесспорно, я был зол, и мне давно хотелось как-то зацепить своего мрачного… Кого? Учителя? Спасителя? Попутчика? Но, то, что я только что говорил… Мне будто диктовала тьма внутри. И было безумно приятно отдаться этому. Я потащился за Баутой, снедаемый сомнениями, не оставил ли я в Локусе больше, чем хотел?

Храм подавлял. Посреди просторной, круглой площади, окружённой разномастными домишками, возвышался массивный, белоснежный куб с хищными трещинами бойниц. Вначале, выглянув из проулка, в котором мы оказались (он выходил на одну из выныривающих на площадь улиц), я едва не отпрянул. Так непривычно резко резанула глаза яркая белизна. Каждый булыжник площади, как и стены храма, и выходящие на площадь стены окрестных домов, был густо покрыт яркой белой краской с примесью чего-то блестящего. Множество, загромоздивших площадь каменных тумб, поддерживающих чаши с пылающим в них огнём, давали огромное количество света, который бился в этом импровизированном котле, заставляя поверхности искриться, будто снег под солнцем. Сияние отражалось от стен и пола, резко контрастируя с чёрным небом, будто бросая ему вызов. Логово Озарённых возвышалась будто посреди искусственного солнца. Казалось, что нарисованный чем-то тёмным над массивной, ведущей к воротам, лестницей зловещий закрытый глаз, внимательно оглядывает окрестности в поисках малейшей крупицы темноты. Я почти физически ощущал давление. Голова слегка закружилась и только сейчас я обратил внимание на слабый звук, шедший от стен. Заунывные, монотонные песнопения, от которых у меня начинало ломить виски.