Шелли Джексон - Путь избавления. Школа странных детей [litres]

Слегка повысив голос, поскольку я производила довольно много грохота, ты произнесла:

– Доктор Бид хочет поехать в город со школьным инспектором. Он поднимается сюда. – Затем ты проворно подошла к люку и, подхватив ноги инспектора под колени, одним ловким движением засунула их в лифт. И – о чудо – подала мне руку. Я взяла тебя за руку, чудесная моя девочка, выбралась из люка и отряхнула платье.

– Шляпа, – проговорила я. Ты оглянулась, взяла шляпу и трость, прислоненную к стене (я совершенно о ней забыла), и принесла мне.

– Трость не влезет, – заметила ты, – придется бросить ее в шахту. – Ты кинула шляпу поверх тела и повернула рычаг; лифт начал опускаться. Тело инспектора скрылось из виду. Трость ты просунула в люк и поставила на крышу лифта, прислонив к стене.

В дверь постучали. Я села за стол, как ни в чем не бывало, а ты закрыла люк, подошла к двери и молча впустила посетителя.

Доктор Бид вошел в кабинет и встал прямо на маленькое мокрое пятно на ковре, казавшееся темной частью узора. Он огляделся с явным удивлением.

– Я думал найти здесь школьного инспектора, – сказал он.

– Его здесь нет, – отвечала я. – Чуть раньше мы побеседовали – обычный деловой разговор, – а потом он ушел. Полагаю, он уже уехал. – За спиной доктора ты незаметно и медленно подтолкнула ведерко для угля к камину.

Доктор щелкнул языком.

– Надеюсь, он не забыл, что мы договорились вернуться в город вместе. Он нашел мне нового ассистента. Мы собирались обсудить это по дороге. Ассистент нужен мне как воздух. Смерть доктора Пичи расстроила мои планы. Я так хотел скорее отойти от дел. – Голос его стал высоким и жалобным. – У моей клячи слетела подкова. Не хочу, чтобы она захромала. Ваш конюх сказал, что я могу вернуться за ней завтра. С чего это инспектору так задерживаться?

– Прошу прощения, но, кажется, он осматривает территорию, – пробормотала ты. – Я слышала, как он спрашивал у Кларенса, где у нас колодец.

– Не сомневаюсь, он помнит о вашей договоренности и в скором времени вернется. Не желаете ли пропустить стаканчик, пока ждете, доктор? – Я встала и взяла бутылку, запоздало заметив на рукаве кровавое пятно. Опустив руку, я взглянула на доктора с дружелюбным любопытством, небрежно подтянула шаль, прикрыв пятно, и переложила бутылку в другую руку.

– Это у вас успокоительная настойка, директриса Джойнс? Забористая штука. В малых дозах безвредна, но будьте осторожны – может вызвать привыкание.

Я улыбнулась.

– Значит, не будете, доктор?

– Ну, если только капельку. – Я плотнее завернулась в кружевную шаль, чтобы доктор не заметил пятно на рукаве, когда я начну наливать настойку, но не успела я переложить бутыль в правую руку, как подошла ты и взяла ее. Открыв шкафчик, ты достала два маленьких стаканчика и налила нам с доктором настойку недрогнувшей рукой, как привыкший к качке официант в вагоне-ресторане. Манера, в которой ты вручила нам стаканы, была безупречной: не слишком подобострастная, не слишком фамильярная; ты была невидимкой. Нужен особый талант, чтобы вести себя так. Я им не обладала.

Затем ты изящно присела у очага и, уже не таясь, передвинула ведерко для угля в укромное место за чугунной печкой.

Меня не отпускает ощущение, что в этой истории что-то не так. Ничего, скоро вспомню.

Доктор подозрительно принюхался.

– Пахнет дымом. Что-то горит?

– Небольшое происшествие сегодня утром, – отвечала я.

Мы еще некоторое время болтали о том, о сем, а потом доктор воскликнул:

– Помилуйте, что за невоспитанный человек! Не могу же я ждать его весь день. Куда он подевался? А что если он взял и уехал без меня? Его повозка по-прежнему на месте?

Ты тут же поднялась, пообещала проверить и вышла из комнаты. Через некоторое время ты вернулась и сообщила, что карета инспектора по-прежнему стоит у школы, но самого его никто не видел.

– Отправить кого-нибудь на поиски, директриса?

– Да, благодарю. Попроси Кларенса обойти территорию, и когда тот найдет инспектора, пусть напомнит ему, что доктор ждет. – Ты снова вышла. – Есть ли у нас причины беспокоиться о его безопасности? – спросила я доктора Бида. – Не склонен ли он вести себя неосторожно?

– Насколько мне известно, он крайне благоразумен. Осмотрителен. И умен. Хоть я и не одобряю эту его внезапную прогулку. Нашел время!

– Возможно, он обнаружил что-то подозрительное на территории и решил провести более тщательную инспекцию, – предположила я. В мой голос закралась легкая издевка, о чем я немедленно пожалела. Сейчас у меня были заботы поважнее, чем месть за уязвленное достоинство. Ибо я поняла, что нашла себе преемницу.

Разве стала бы другая молодая женщина из моего окружения так спокойно и невозмутимо помогать избавиться от трупа школьного инспектора с проломленным черепом? Разве понял бы кто-нибудь еще, что школа важнее благополучия и жизни любого индивида? Пусть у тебя другой цвет кожи, но талантливых темнокожих медиумов было немало – взять хотя бы Паскаля Беверли Рэндольфа, Хэтти Уилсон или Лифи Андерсон. И ты умна. Не сомневаюсь: ты справишься с этой трудностью и извлечешь из нее пользу. Так бы поступила и я. К тому же, мне будет приятно наблюдать, как возмущенно корчится мой отец, глядя, что место его дочери заняла полукровка!

Ты вернулась и привела с собой Кларенса. Тот сообщил, что инспектор до сих пор не появился, но Кларенс нашел конюха и велел немедленно подковать лошадь доктора.

– Идемте со мной, доктор, – сказал Кларенс, и доктор Бид, все еще недовольно ворча себе под нос, вышел из кабинета.

Я взглянула на тебя и многозначительно кивнула в сторону пишущей машинки. Затем я вернулась в край мертвых, где у меня было – и есть – незаконченное дельце.

Впрочем, у меня и в мире живых есть незаконченное дельце. Кровь из его головы капает в шахту лифта.

Точнее сказать, у нас есть незаконченное дельце. Ведь ты же станешь моей преемницей, верно?

Не знаю, почему, но мне хотелось бы услышать: «Стану». Впрочем, это ясно и без слов. Даже если из скромности или страха перед большой ответственностью ты сначала начнешь возражать. Даже если уложив в старый чемоданчик все свои скудные пустяковые пожитки – шелковые чулки, купленные во время тайной вылазки в Гринфилд, щетку с вылезшей щетиной и облупившейся красной краской, кошелечек из тисненого китайского шелка, тоже красный, с вышитыми золотыми птицами, разлетающимися ко швам, в котором всего три доллара шестьдесят шесть центов; черную записную книжку, стянутую невзрачной резинкой, и керамическую статуэтку сиамских близнецов – видишь, я знаю все твои секреты! – ты бесшумно закроешь за собой дверь и, оставив лампу в моем кабинете гореть, покинешь школу в эту самую минуту и прокрадешься по дорожке из гравия, в лунном свете похожей на бледную реку, чувствуя на лице прохладную ночную изморось. Даже если никто не будет записывать это донесение, потому что ты давно ушла, как я только что описала, или как-то иначе – например, взяв фонарь и бросившись через лес и овраг; дорога более трудная, но к утру она приведет тебя в Гринфилд, где ты сможешь сесть на попутку до Бостона или даже Нью-Йорка, – все будет бесполезно. Рано или поздно я настигну тебя и стану говорить с тобой и через тебя; диктовать свои мысли и озвучивать твои тайные мысли, менять твои мысли и вести тебя домой.