Шелли Джексон - Путь избавления. Школа странных детей [litres]

– Где дети? – спрашивает доктор Бид.

– Мертвы, – отвечаю я, – по крайней мере, пока. Вскоре станет ясно, временно они мертвы или окончательно. Я пошлю кого-нибудь за ними.

Попечитель таращится на меня; его багровое лицо становится фиолетовым.

– Временно мертвы? Вам не кажется, что вы сами должны отправиться за ними, причем немедленно?

– Спешить некуда. В краю мертвых нет времени.

– Что значит некуда спешить? Детям-то, пожалуй, уже все равно, особенно если они мертвы, о чем вы сообщаете нам так, будто это самое обычное дело! Но мне не все равно, и если в вас есть хоть капля человечности, то и вам должно быть небезразлично! Как можете вы не волноваться об их благополучии и не спешить вернуть их назад, к тем, кому они дороги?

– Спешка и сентиментальность вряд ли помогут в нашем случае, – отвечаю я. Репортер лихорадочно записывает. – Я спокойна, потому что в спокойном состоянии действую наиболее эффективно. Я могла бы, конечно, проявить человечность ценой двух жизней этих юных созданий, но вряд ли вам это понравилось бы. Теперь попрошу вас соблюдать тишину: мне надо подготовиться к путешествию.

Нырнуть в край мертвых у меня получается не с первой попытки. Но прыгнув в собственную глотку, я с удовлетворением замечаю эту парочку – Минкс и Апшоу, обнявшись и оцепенев от испуга, топчутся у края воронки, которую мы привыкли называть горлом. Я вижу также, что они вплавились в декорации (в буквальном смысле – стали их частью). Я бесцеремонно выдергиваю их из декораций и из глотки и возвращаюсь прежде, чем изумленный возглас репортера успевает стихнуть. Никогда еще я не предпринимала таких стремительных вылазок за Покров!

– А теперь пройдемте дальше, в экспедиционную, – объявляю я, но тут замечаю, что дети, мяукающие, как котята, вцепились в доктора Бида, а тот покровительственно прижимает их к себе. Это зрелище приводит меня в раздражение. – Дети, разве вам не пора на урок Вопрошающего Молчания? Поспешите! – Они отцепляются от доктора Бида, кланяются, прикладывают палец к губам, как я их учила, и, по-прежнему всхлипывая, удаляются.

Попечитель хмурится и качает головой.

– Я уже достаточно видел. С вашего позволения, я хотел бы вернуться в ваш кабинет за своей шляпой, а потом убраться отсюда.

– Так быстро? Разве вы не хотите осмотреть наше оборудование? Новейшие модели? Или побывать в часовне Церкви Слова, которую госпожа Юм любезно упомянула на последнем заседании Британской академии танатологических наук? А выступление Неалфавитного хора? Ребята так долго репетировали! Впрочем, я вижу, что переубедить вас мне не удастся. Что ж, признаюсь, мне и самой удобнее освободить вторую половину дня и посвятить ее педагогическим вопросам!

Попечитель поспешно уходит. Потенциальный спонсор следует за ним. Я так надеялась обсудить с ним насущные финансовые вопросы, но, видимо, не судьба.

– Неужели мы их так напугали? – шутливо спрашиваю я Картрайта. – Вот вы, сэр, не робкого десятка. Желаете продолжить экскурсию?

– Я… по правде говоря… ох! То, что я сегодня увидел, несомненно, было… удивительно. Вы позволите побеседовать с детьми? Когда они переведут дух, естественно.

Само собой, я отвечаю отказом.

– Однако я с радостью объясню вам принципы некрофизики, которые мы сегодня видели в действии, чтобы неосведомленные читатели могли понять, что, собственно, произошло.

– Это было бы чудесно, – отвечает он, – и однажды вы непременно мне об этом расскажете, но сейчас… сейчас мне надо бежать и… – Он как-то странно шевелит пальцами. Лишь мгновение спустя я понимаю, что он изображает, будто печатает на машинке. – Вот только одно, пожалуй: можете описать, что вы почувствовали, увидев, как ваших подопечных засасывает в бездну?

– Почувствовала? – я с недоумением смотрю на него. Только что на его глазах было совершено проникновение сквозь ткань вселенной, а ему интересно, что я почувствовала?

Ему хватает вежливости отвести взгляд.

– Что ж, неважно. Думаю, материала у меня достаточно.

– Ваша заметка… когда вы планируете?..

– Я пришлю вам экземпляр газеты, – отвечает он и уходит.

Обо мне – о нас – узнает мир! Чувствую себя дебютанткой на первом балу.

С оптимизмом,

Директриса Джойнс

Как феникс я вылетела из пламени и как феникс родилась заново.

Но поняла это не сразу.

Я мало общалась с другими детьми и вообще с кем-либо помимо ближайших родственников – отца и матери. С ранних лет мне внушали, что местные дети ниже меня по статусу. Я легко в это поверила, хотя положение, которое я занимала в собственном доме, нельзя было назвать высоким. Лишь когда традиция заставила отца устроить рождественский праздник для сотрудников фабрики, мне позволили поиграть с их детьми – этого требовал этикет. Помню, как возглавила небольшую процессию детей, угрюмых и странных, в нарядных рубашечках и передниках, стоявших колом от крахмала. Я отвела их в отцовский кабинет, где они молча уставились на один из его новых приборов, а я наслаждалась непривычным ощущением власти.

Но когда те же самые дети смело выбежали на двор, сверкая грязными коленками, и позвали меня играть в игры, которым меня никто не учил, я почувствовала себя совсем иначе. Зная, что мне ни за что не выиграть, я прибегла к ухищрению, чтобы отпугнуть их и остаться в одиночестве. В журналах, которые выписывал отец, я читала о деятельности медиумов. Вспомнив все, что я знала о них, я закатила глаза, заговорила утробным голосом и притворилась, что одержима призраками. После этого я иногда видела, как дети таращились на меня из-за кустов, но ко мне они больше не приближались.

Лишь после смерти отца местные власти и его душеприказчики, наскоро посовещавшись, отправили меня в школу, куда я никогда раньше не ходила. Утром первого учебного дня меня бесцеремонно вытолкнули за дверь дома соседки (где меня поселили, не спросив, хочу я этого или нет), и я впервые ступила на утоптанную дорожку, которая вела по берегу извилистой реки к зданию школы. Я явилась в школу пыльной и знаменитой; мало того, что я была новенькой, оба моих родителя погибли страшной смертью, да и сама я чудом избежала гибели. Вдобавок ко всему, я заикалась. Когда соседка, взявшаяся проводить меня, отцепила мою руку от своего рукава и была такова, меня окружили дети. Они таращились на меня и толкались. На другом краю двора замер учитель; он словно ждал, какой вердикт вынесут дети, чтобы понять, как себя со мной вести.

Я понимала, как жалко выгляжу. Миловидностью я не отличалась, но родители следили за моим внешним видом, однако после их смерти делать это стало некому. Несмотря на богатое наследство, я могла вступить во владение своим состоянием лишь по достижении совершеннолетия, а пока старая карга, взявшая на себя попечительство обо мне, зажимала каждую копейку. Дешевое клетчатое платье висело на мне мешком; в уродливых ботинках, ради экономии купленных на размер больше, я напоминала клоуна.