Анна Старобинец - Резкое похолодание. Зимняя книга [сборник litres]

Я делаю это редко. Я убиваю лишь те слова, которые кажутся мне опасными…

Я смотрю на отца. Его позвоночник безупречен, его силы бесконечны, его обмен веществ идеален, его движения совершенны. Белоснежные волосы на затылке чуть выбиваются из-под шапки. Отец поседел в ранней молодости, еще до моего рождения. Но седина совсем не портит его. Он красив.

А я пошла в мать. Мы обе – сосиски. Обе – толстые, оплывшие, неспортивные. Мы годимся только на то, чтобы волочиться за ним на буксире.

– Давай поговорим как взрослые люди.

– Давай.

Он встает, подходит к плите и принимается соскребать со сковородки остатки зеленой фасоли.

Зеленая фасоль очень экологична, в ней много витаминов и мало калорий, но мы с матерью толстеем и от нее…

Он ставит тарелку с добавкой мне под нос и снова возвращается к плите.

– Ты вообще отказываешься заниматься спортом?

Он стоит ко мне спиной. Я молча разглядываю стол. На нем три тарелки – моя с добавкой, его пустая и мамина полная – с нетронутым, остывшим, зеленым. Мама лежит в комнате на диване, уже довольно давно. Отдыхает после очередной истерики. Отсюда мне не видно ее, но я знаю, что она лежит на спине, раскинув опухшие ноги, прикрыв в своей особой манере глаза: верхние веки опущены не до конца, под ними видны оголенные желтоватые полоски пустых белков. Ее толстые щеки покрыты пунцовыми точечками…

Я осторожно дотрагиваюсь до своих щек – с левой все в порядке, на правой же по-прежнему нащупывается подлый нечувствительный островок.

– Если ты действительно совсем не хочешь заниматься спортом, я не стану тебя заставлять, – говорит он. – Обещаю. Так что – отказываешься?

Это неожиданный поворот. Это прекрасный шанс. Это мой счастливый билет в безоблачное детство – без пота, без беготни, без унижений, без одышки, без спортивных комбинезонов, без мокрого снега в рукавицах, без твердых нечувствительных пятен на щеках. Какой прекрасный шанс! Он явно говорит всерьез – а значит, выполнит свое обещание. Он говорит со мной грустно, но совсем не зло, мы говорим «как взрослые люди» – а значит, мой ответ не повлечет за собой скандала.

И главное – он стоит ко мне спиной. А значит, я не увижу выражения его лица, и, значит, мне не придется смотреть ему в глаза, когда я наконец скажу: «Да. Отказываюсь».

Я тщательно прожевываю зеленую фасоль, проглатываю ее. Я открываю рот, все еще ничего не говоря, оттягивая момент счастья, смакуя про себя это «да», и это «от», и это «ка-зы-ва-юсь»…

Он возвращается к столу и садится напротив меня. Пристально смотрит. Ждет.

Я бодро говорю:

– Нет.

– Что «нет»?

– Нет, не отказываюсь. Просто мне не нравятся беговые лыжи. На беговых лыжах я кататься не буду. Лучше что-нибудь другое.

Правая щека отзывается на каждый произносимый мною звук приятной теплой щекоткой. Я машинально прикасаюсь к коже. Размораживается…

– Прекрати себя без конца теребить, – раздраженно говорит отец.

– У меня щеки обморожены.

– Да ничего у тебя не обморожено! По крайней мере снаружи. Все в порядке, совершенно нормальные щеки. Красные и толстые… И чем же ты хочешь заняться?

Отправляю в рот еще одну порцию фасоли, жую.

– М-му, ты мог-гы…

– Прожуй, потом говори!

Быстро проглатываю почти половину, остальное приминаю языком и отодвигаю за щеку.

– Ты мог бы взять меня ма уору.

– Куда?!

– На гору.

– Куда?..

– На гору.

…В нашем городке есть настоящая гора. Очень высокая. С восточной стороны она более пологая, лакированная тускло-желтым заезженным снегом. С западной – крутая, с почти отвесным склоном, с кособокими деревьями, с черными камнями и клочьями рыжего бурьяна, выбивающимися из-под белоснежных сугробов.

Ни в одном другом подмосковном городе нет и не может быть горы. А у нас есть. Откуда она взялась, я не знаю. Говорят, это просто какое-то тектоническое чудо…

Каждые выходные папа обязательно ходит туда.

На пологой стороне – горнолыжный спуск с красными островками накренившихся флажков. Справа – ручной подъемник, слева – клуб самоубийц, съезжающих почти с самой вершины на беговых лыжах или санках. По крайней мере раз в неделю кто-нибудь обязательно сворачивает себе там шею.

У подножия горы стоит бревенчатый сарай-раздевалка: там мой папа и его приятели замуровывают свои ноги в горнолыжные ботинки, пьют горячий чай с ромом (все обязательно берут с собой термосы), отдыхают, болтают. Многие приводят с собой на гору детей, и те копошатся у подножия – катаются на санках или елозят на коротких пластиковых лыжах… а потом вместе с родителями идут пить чай в бревенчатую раздевалку.

Папа не брал меня с собой никогда.

Пару раз я приходила на гору сама – но он об этом не знал. Я специально не попадалась ему на глаза – а узнать меня там никто не мог…

Один раз я подглядывала за ним через щелку в бревенчатой стене. Он сидел ко мне спиной, чуть наклонившись вперед, – застегивал клипсы на ботинках – и одновременно что-то рассказывал двоим молодым мужчинам в синих спортивных костюмах. Слов было не разобрать. Когда он закончил, синие принялись жизнерадостно хохотать. Отцовского лица я не видела, но было понятно, что он тоже смеется: плечи его мелко подрагивали. Ему было весело. Я ушла.

В другой раз я смотрела, как он катается. Он доехал на подъемнике до самого верха. Лениво отцепил бугель от троса. Постоял немного, спиной к склону, – маленькая темная фигурка на самой вершине. Кажется, он смотрел на закат: небо над горой было в тот момент какое-то мультяшное, нежно-крапчатое, по-детски исчерканное розоватыми полосками и точечками… Потом он развернулся, расправил плечи, слегка согнул колени – и заскользил вниз ритмичным размашистым зигзагом, ловко объезжая бугорки и по пути покалывая их палками – то левой, то правой…

– Зачем тебе на гору? – Он смотрит на меня совершенно ошарашенно.

– Ну… ты научишь меня кататься на горных лыжах.

– Тебя? – Сдержанное презрение.

– Меня.

– Ты действительно хочешь? – Удивление.

Просто удивление.

…Не хочу. Нет, я не хочу, я не хочу. Ничего этого не хочу. Но если уж я не могу сказать «нет» – пусть лучше он мучает меня там, на горе.

По крайней мере, это моя гора.

– Хочу.

– А ты понимаешь, что там я не смогу таскать тебя на тросе?

…На той стороне горы, где никто не катается на лыжах, на той стороне горы, где растет рыжий бурьян, на той стороне горы, где корни деревьев переплетаются под снегом, – на той стороне горы есть нора…

– Понимаю.

– Хорошо. Завтра я возьму тебя с собой.

…Это наша нора. Моя – и моей волшебницы. Кроме нас, о норе никто не знает.

Я прихожу туда примерно раз в неделю. Иногда чаще. Я приношу моей волшебнице письма и просовываю их в нору. Там всегда холодно; даже летом, даже в самую сильную жару внутренности норы покрыты инеем. Я просовываю письмо, и моя рука леденеет…