Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Шима добрался до площадки. Он уже не скулил, выпученные глаза пялились в рифлёный настил.

Вадик обхватил колени, в голове пробудилось смутное воспоминание.

В «Своих» ходили слухи о «защитниках» — невидимках в отличие от «старших братьев». О «защитниках» он впервые услышал в библиотеке, единственном месте, где существовали правила: в просторное светлое помещение пускали без личных вещей. Мальчик с голубыми глазами и вздёрнутым поросячьим носом сказал, что директор нанял «защитников», чтобы учеников не обижали за пределами школы; дворовая шпана пыталась отобрать у мальчика карманные деньги, и тогда появился худой человек в пальто с некрасивым шрамом на виске, он прогнал хулиганов и провёл его до дома. Голубоглазый мальчик был благодарен «защитнику», но… мужчина со шрамом испугал его.

Вадик зажмурился. Даже если и так… Он ведь перевёлся в другую…

Он представил одинокие фигуры на улицах города, длинные тени под окнами опекаемых, обращённые в прошлое глаза, тонкие, ловкие руки, которые ищут справедливости — нет, мести; он задохнулся этими образами, подумал: «Не стану ли я таким?».

— Не будет с вас толку, — сказал мужчина с молочным глазом, а потом посмотрел на Вадика: — Спасибо что позвал меня. Своей болью, страхом. Мне это было нужно.

Шима неуклюже поднялся на ноги, шатнулся в сторону и попытался перекинуть через ограду ногу, но в неё вцепился Косарёв и потянул Шиму на себя. Они упали на металлический настил.

Мужчина прищурился здоровым глазом, сунул левую руку в карман, достал широкую стамеску и побежал.

Загадка с подвохом.

Кто остался на трубе?

Британская территория на севере Суматры

Залив «Красный шрам»

1889 год

Возвращаясь домой с прогулки, Вильям Деминг заметил бегущего к нему слугу. Парень был из местных, мелкий, тощий и шустрый, как тропический муравей. Обычно учтивый до смущения, он выглядел настолько встревоженным, что его движения показались Джону непозволительно дерзкими, и даже заносчивыми.

— Что такое, Куват? — спросил Джон, присматриваясь к слуге.

— Миссе Вили, ваша жена… он там, он… он очень кричать…

— Моя жена? — удивился Вильям, — ты уверен, Куват? Я видел её каких-то полчаса назад, и с ней всё было в порядке.

— Да, да, миссер Вили, торопись, — продолжал раскрасневшийся слуга, — очень торопись. Жена очень кричать… очень плохо кричать.

Вильям недовольно хмыкнул и направился к дому. Слуга суетливо побежал вперёд, то и дело останавливаясь, и делая знаки руками, чтобы хозяин поторопился. Вильяму это не понравилось, и он принялся старательно вымерял каждое движение своей привычной походки — слугам нельзя воображать, будто они могут повлиять на его поведение.

Дом находился недалеко от принадлежавших Вильяму чайных плантаций, с задней части к нему подходил склон гигантского холма, сплошь поросший густыми, галдящими на все лады джунглями. Толстые трёхметровые сваи, защищали строение от вездесущих муравьёв, многоножек и жуткого вида пиявок, которые в сезон дождей вели самым неподобающим образом. Сами сваи, толстые, основательные, были расписаны замысловатыми узорами и пропитаны специальным составом от термитов. Даже вездесущая плесень обходила их стороной. В помещения наверху вела лестница. Слуга подбежал к ней, заскочил на первую ступень, и сразу же спрыгнул, испуганно глядя на хозяина. Вверху ему находиться не дозволялось. Только один человек из местных имел на это право — смотритель их дома по имени Сапарман Харта.

Вильям пренебрежительно покосился на слугу.

— Что-то я ничего не слышу, — произнёс он.

— Миссе Вили… я слушать, я не врать. Страшный, очень страшный кричать ваш жена.

Неодобрительно покачав головой, Вильям начал подниматься по лестнице. Ступени заскрипели под его влажными ботинками. Порыв ветра принес с моря запах гниющих «морских змей», выброшенных на берег вчерашним штормом. Он зашел в прихожую, переобулся и позвал жену:

— Мэри? — прислушался, — Мэри, как у тебя дела, с тобой всё в порядке?

Мэри не ответила. Что-то скрипнуло за дверью в её спальню, и протяжно вздохнуло — тяжело и низко, точно простонало. Вильям взялся за ручку двери и почуял знакомый плотный запах, исходящий из спальни, запах сырого мяса, сердце его заколотилось, ладонь стала скользкой, во рту пересохло. Он вошел.

Его жена лежала на кровати под пышным белым одеялом, лицо её было повернуто в сторону окна, волосы всклокочены, блестят, и слиплись в пучки, между которыми белеет кожа.

— Мэри? — не своим голосом произнёс Вильям. — Мэри, с тобой всё в порядке?

Она снова не ответила. Тогда он поймал себя на том, что присматривается к одеялу — шевелится ли оно так, как должно шевелиться, когда человек под ним дышит.

— Мэри… ты спишь? Куват сказал, что ты кричала… Мэри?

Он подошел ближе, дотронулся до её плеча и осторожно потянул на себя. Мэри повернулась — лицо её было бледным, глаза блестели какой-то страшной, безжизненной пустотой. Кровь ударила в лицо Вильяма — он рванул с неё покрывало и отшатнулся, немея от того, что перед ним открылось. Стал пятиться, спотыкаясь, задыхаясь застрявшим в животе криком, зацепился ногой за ночной горшок и оказался на полу. Взгляд его коснулся потолка. Сверху на него смотрел Сапармат Харта. Его губы расползались в насмешливой улыбке, а в окровавленных маслянистых руках его… были куски Мэри.

Малайзия

Город Куала-Лумпур

Наши дни

Колёсики чемодана катились по неровному тротуару, отстукивая секунды до заветной кровати. Мимо Лёнчика проплывали, словно в тумане, тёмные, спящие улицы, лотки с накрытыми плёнкой фруктами, раздавленные пакетики от сока и окурки, разбросанные вдоль обочины. Позади устало брела Маша, везла их второй чемодан. Им обоим казалось, что дорога от автобусной остановки будет тянуться бесконечно, будто она плывет в какой-то непроглядной далёкой мгле за границами знакомого мира. Устало передвигая ноги, Лёнчик мысленно перебирал дела, которые отделяли его в этот момент от заветного сна, от мягкой кровати и свежего пышного одеяла, в которое можно было зарыться, как в берлогу. Что там впереди… проходная, привет-пока хозяину квартиры (его имя, какое-то необычное, снова вывалилось у него из памяти), затем вещи в комнату, душ… и всё. Всё — спать! Остальное пусть катится к черту. Лёнчик осторожно прислушался к животу, не хочется ли есть. Лучше бы не хотелось. Завтра будет новый день, новое утро, тёплое и светлое, и кристальная ясность в голове, и страсть к приключениям, которой он отдался. А сейчас — кровать, только кровать, и сон.

Они дошли до ворот многоэтажного жилого комплекса: две его высокие башни представлялись бастионами гигантского замка, окруженного неприступными стенами и рвом. На проходной охранники прощебетали что-то приветственное и улыбнулись во все зубы. Дальше небольшой и уютный садик, мрачный пустой бассейн, прохладный подъезд, лифт, этаж с длинным прямым коридором и утопленные в шершавые бетонные стены клетки с обувью.