Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Последний кипящий стон застрял в ушах, отзываясь электрическим эхом в костях и суставах. Собрав волю в кулак, Павел двинулся за сонными людьми, пленёнными дрёмой победы над собой, в поединке с приказом, сразившим прежнюю мораль наповал. В ту дверь, из которой не возвращались, дверь его кабинета.

Заходили по одному. Раскольников — последний, как «контролёр» в лабиринте. Когда дверь распахнулась, он увидел. Увидел их.

Тех, кого теперь много.

И его.

И тогда он побежал. Выскочил на воздух, свежий, как вино, дурманящий свободой, и рванул на машине.

Куда? Чёрт его знает, лишь бы подальше от того… что увидел.

От тех, кто пришёл.

* * *

— С этим что?

— Да в обезьянник пока. Видел что там?

— Не, а что?

— Пятнадцать жмуриков. Или больше, — капитан бросил недобрый взгляд на Раскольникова. — И когда только успел… сейчас найдут орудие… короче туда пока… до дальнейших. Кто там сейчас?

— Глыбин, и ещё парочка…

— О, отлично, пусть пока с ними… Делегация из района приедет. Ох, ночка же, блин.

Коридор, замок, решётка. Из углов поднялись тени, надвинулись, как высокий театральный занавес, непреодолимо и безвыходно.

— Бомжей, значит, зажмурил? — произнесли синие губы на щетинистом лице. Каменная хватка вцепилась в грудь Раскольникова, собрав рубашку в комок.

Павел обхватил руками прилепившийся к груди раструб, но тот оказался твёрд и незыблем, точно приварили. В затылок шарахнуло, и в глазах распустился чёрный цветок.

Вернуться в реальность помогли странные, липкие шлепки, доносившиеся откуда-то, как будто сверху. Он открыл глаза и вспомнил эксперимент, один из последних, после которого…

Дверь камеры была открыта. Осторожно переступая бурые лужи, Павел оказался в коридоре и увидел Модератора. В тусклом свете его фигура напоминала человеческую, лицо привычно пряталось в тени. Он развернулся и пошёл прочь.

Раскольников поплёлся следом.

— Я знаю, куда идти, — обернулся Модератор. — А ты нет.

Павел вернулся взглядом в обезьянник, сглотнул сухую слюну и двинулся по коридору, мимо разваленных надвое тел, разрубленных фуражек и погон, перешагивая чёрную сталь онемевших от ужаса Тульских и Токаревых.

Прочь, на свободу. Снова.

Опять.

Вторично.

Тень Модератора растворилась в пустоте улицы. Павел посмотрел вслед и похолодел — он остался один. Вокруг никого, только мерцающие окна глухонемых квартир с вросшими в стены бетонных пещер людьми. Людьми, между прочим, такими же, как он. Совсем не такими, как те…

Город готовился к выборам, со всех сторон пялились гигантские, искажённые перспективой жирные и худые рожи. Одна призывала к социальной справедливости, другая — к скорейшей смене установившегося строя, третья, наоборот, млела от стабильности и умиротворения.

У входа в метро Павлу сунули в руки листовку, сообщающую о его неправильном питании и полезности растительной пищи. В метро он увидел стайку буддистов, семенящих за лысым, как и они, наставником. На выходе в лицо хлынула реклама новых энергосберегающих ламп, светящих холодным белым светом, отчего-то неприятным, хоть и соответствующим всем современным нормам и сертификатам.

В какой-то момент Павел неожиданно осознал, что всё это значит…

Оглушённый догадкой, он бродил всю ночь, не зная куда пойти… Дома ждала сварливая подружка, от которой он никак не решался избавиться. В кабак, где каждую пятницу собирались склонные к алкоголизму и пустозвонству друзья. Куда? В тени мыслей жались потерявшие правдоподобие события вечера: машина, кладбище, полотно лопаты, мёртвые бомжи и залитое кровью отделение полиции…

Наконец он нашёл решение. Точнее того, кто его знал.

Владел.

Ведал.

Взмах руки, второй, такси, шорох покрышек, глухая аллея и загородный дом, знакомый и таинственный одновременно. Незапертая дверь, лестница, подвал, тот самый кабинет.

И он. На этот раз один.

И вопрос Модератору:

— Кто ты?

Кажется, он сидел здесь всю ночь, притаившись в навязчивом ожидании.

— Разве сам не видишь? Человечество заблудилось, оно тыкается в будущее, как слепой котёнок, не зная, какое выбрать, какое правильно, какое приведёт к цели. Да что там, даже цель, и та не известна. Этот вечный вопрос о смысле жизни, ответ на который приходит в гробовой тишине, доползает, сбитый с ног неуважением молодёжи и обвинениями в консерватизме. Вы попали в лабиринт, из которого слишком много выходов, а правильный — только один.

Павел нахмурился, вспомнил эксперимент с лабиринтом. Модератор заметил мимические движения на лице человека и продолжил:

— Ты верно подумал. Этот опыт мы проводили не для того, чтобы найти закономерность, она давно найдена, а для того, чтобы продемонстрировать её вам. Мы провели опыт ровно столько раз, сколько было испытуемых. И ты наверняка заметил, что каждый раз маршрут знал новый человек.

Это было действительно так, Раскольников помнил.

— Вам не хватает настоящего лидера. Нет, я вовсе не имею ввиду нового Ленина или Сталина — это вздор, решение локальной проблемы на исчезающе малом отрезке времени. К тому же с сомнительной пользой для окружающих. Люди попали в лабиринт, начиная с подростка, который не может понять, кем ему быть, и заканчивая нациями, застывшими в нерешительности перед уродливым лицом терроризма, фашизма, национализма, нелегальной иммиграции, глобального потепления, бесконечного финансового кризиса, демографического спада в одном месте и взрыва в другом. В этом лабиринте возможных решений слишком много ходов, слишком много даже для самого великого человеческого разума. Найти выход ему не под силу, это можно сделать в единственном случае.

Павел посмотрел в глаза Модератора. Тот, кажется, усмехнулся:

— Только если у тебя есть опыт, и ты точно знаешь маршрут.

— А ты знаешь?

— Я обладаю этим знанием. Я проделал этот путь со многими нациями… — Модератор осёкся, — видами, конечно же, видами. И я способен провести людей той же дорогой, вывести их из глухой норы отсталости и представить обществу взошедших к свету цивилизаций.

— Но зачем эти… страшные опыты?

— Затем, что ключ ко всему — Авторитет. Только этим ключом можно отпереть ворота всеобщего повиновения. Кто авторитет для тебя? Кто для тебя Альфа, если ты Омега?

Раскольников задумался.

— Ты можешь представить себе человека, способного повести за собой тысячи различных народов и разных культур, сотни стран, миллиарды людей, сотни самовлюблённых лидеров? Простой Альфы людям не хватит. Всегда найдутся критики, ворошащие личную жизнь, втаптывающие нравственную чистоту в бытовую грязь. Так будет всегда, потому что все вы люди, и все равны, а равный — не может быть авторитетом. Значит, Альфа не может быть человеком.