Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

И всё же что-то его разбудило. Звук, будто в коридоре ходили.

Или ползали.

Ругая себя за малодушие, Рысеев поковылял в ванну. Сквозняк обдувал икры. Тигр следил, прячась за бамбуковыми стеблями. Повинуясь порыву, парень подошёл к картинке и покрутил ручку, поцарапанный алюминиевый набалдашник. Заперто. Как иначе? Повеяло запахом мокрой шерсти, грязной псины. Рысеев отпрянул инстинктивно. Может забывчивый Митенька оставил в комнате продукты, и они испортились?

В ванной заворчали разбуянившиеся трубы. Рысеев поёжился и ругнулся.

Рабочий день подходил к концу. На экране отважные касл-рокские подростки уничтожали дьявольского клоуна. Рысеев рассеянно водил взором по залу, пока не упёрся в шевелящийся объект справа от себя. За последними возбуждённо перешёптывающимися рядами возвышалось нечто длинное и неправильное, силуэт с перекрученными лапами и вздымающейся грудной клеткой, огородное пугало, болотная коряга, трепещущее на октябрьском ветру дерево. Корпус фонарика скользил в мгновенно вспотевших пальцах. Луч ковырнул темноту.

— Да что со мной? — раздражённо поинтересовался Рысеев.

Вечером он брезгливо изучал собственные джинсы, распятые на постели буквой «V» и прижимал к уху мобильник. Ответили после седьмого гудка.

— Лидия Петровна? Это Геннадий, — он разгладил штанину механически, — вы были сегодня у меня?

— Нет, — щелчки в динамике, — Я предупреждаю о визите.

— В таком случае… — он замешкался.

— Что произошло?

— Я думаю, кто-то трогал мои вещи. Штаны вывернуты наизнанку. И кофты, хотя я не доставал их из чемодана. И уха съедена.

— Подожди, заенька, — раздалось в трубке, Рысеев не сразу понял, что фраза предназначена кому-то третьему. — Простите, моя внучка… Так что там съели, вы говорите? Вашу уху?

— Не мою. В холодильнике стояла кастрюля с прокисшей ухой. Её съели или вылили. Кастрюля пуста.

— Это невозможно, — судя по голосу, хозяйка улыбалась. — Ключи есть только у меня, у вас и у Митеньки.

— А Митенька не мог вернуться?

— Вы бы его увидели, так?

— Так, но…

— У вас ничего не пропало? Деньги, паспорт?

— Всё на месте.

— Должно быть, вы сами… — она кашлянула, — вылили суп, и забыли об этом.

— Уху, а не суп, — зачем-то исправил он.

Ему приснилась рыжеволосая девочка с лицом юной актрисы из экранизации Кинга. Они держались за руки, и Рысеев всё переживал, что его подружка несовершеннолетняя.

Утром комнату будто завесили паутиной. Тусклое солнце едва высвечивало чемоданы в углах. Парень мазнул ладонью по торсу, и взвился. На белой постели, на жёлтой майке отпечатались следы собачьих лап. Точно грязная дворняга наматывала круги, пока он дрых, а потом стояла всеми четырьмя культяпками на его груди и… и что? Нюхала его?

Дважды Рысеев оббежал квартиру, и оба раза утыкался в запертую комнату, в желтоглазого тигра.

Это не имело никакого смысла, но на простынях, на ткани футболки вырисовывались тёмно-коричневые отпечатки.

«Ты запачкался сам», — убеждал рационализм.

— Чёрта с два, — процедил Рысеев.

В субботу он пригласил к себе Сомова.

Друг посидел на корточках под дурацким тигром и вынес вердикт:

— Проще пареной репы. Шпилька есть?

— Откуда?

— А скрепка?

— Есть!

Кончик скрепки погрузился в замочную скважину.

— А запереть сможешь?

— Запрём, не бойся. Только… что ты там хочешь увидеть?

— Не знаю, блин. Но, Димка, я клянусь, сегодня ночью в коридоре снова кто-то шаркал.

— Угу. То есть твой сосед прячется неделю, чтобы разыграть человека, с которым он не знаком?

— Наверное, нет. Но мне не помешает убедиться. Иначе…

«Иначе я свихнусь», — не договорил он.

Замок щёлкнул, Сомов выпрямился и сказал:

— Если за дверью будет стоять Митенька, я обделаюсь.

Дверь скрипнула. Рысеев уже слышал этот звук. Когда мыл голову, тужился на унитазе, когда спал…

В комнате царил полумрак.

— Ну и запашок, — сморщился Сомов. — Как в собачьем приюте.

Сквозь носки Рысеев почувствовал, что ковёр мокрый. Мокрый, липкий и вонючий. Стены в отведённой ему комнате драпировали новые обои с геометрическими орнаментом, здесь же обои были старыми, изодранными в лохмотья у плинтусов. Словно пёс чесал когти. Занавески практически не пропускали свет, но коридорной люстры хватило, чтобы заметить отпечатки пальцев на внутренней поверхности дверного полотна. А ещё царапины на нижней части двери.

— Съезжал бы ты отсюда, приятель, — прокомментировал Сомов.

Они вращали головами в сумерках. Никаких личных вещей, техники, сувениров, книг. Вообще ничего, кроме кровати, застелённой серой простынёй в пятнах гнили. Рысеев поймал себя на мысли, что его не удивили бы растущие на смятых подушках грибы.

— Пойдём-ка, — велел Сомов.

На пороге странной комнаты Рысеев спросил:

— Замок открывается и закрывается изнутри?

Сомов подтвердил. Орудуя скрепкой, он вдруг рассмеялся:

— Я считал, это у меня срач.

«Не больно ты веселился в апартаментах Митеньки», — подумал Рысеев.

— И что мне делать?

— Ничего. Это всего лишь загаженная комната. Ты в ней не живёшь.

— В ней никто не живёт. И ты сам сказал, что съехал бы на моём месте.

— Я погорячился. Плохая новость: у тебя крайне неаккуратный сосед. Хорошая: ты всегда можешь свалить. Но сначала дождись его и желательно сфотографируй. Ужасно любопытно посмотреть на Митеньку.

Через два часа, закрывая за другом входную дверь, Рысеев подумал, пьяно икнув:

«Мы не проверили под кроватью».

Длинные края простыни. За ними легко схорониться.

— Ну хорош! — взъярился парень. — Я тут один! Совершенно один, так?

Тигр взирал из-за бамбука.

Ночью ветер атаковал стеклопакеты. Густой туман двигался между зданиями, как сонмища призраков, а в дебрях по бокам шоссе Энтузиастов корчилось и ползало: между корней, по мху, по заиндевелой седой траве.

Рысеев проснулся с гадким привкусом во рту и взмыленным лицом, словно его щёки и лоб лизала псина.

Прогуливаясь бесцельно по улицам, погружённый в раздумья, он заприметил у метро лимонного цвета курточку, старушечьи букли. Заторопился, позвал. Лидия Петровна то ли имела проблемы со слухом, то ли притворялась. Нагнать её удалось в сквере.

— Геннадий, — сладко заулыбалась хозяйка. Зубы у неё были жёлтые, в пятнах, будто в жжённом сахаре. — Воздухом подышать вышли?

Рядом мамаши катили коляски, щебетала детвора. За подстриженными кустами и лысеющими деревьями возвышались в дымке дома.

— Лидия Петровна, из комнаты соседа запах идёт неприятный. Как бы там не сгнило чего.

— Быть того не может! — всплеснула пухлыми ручками женщина, — Митенька у нас щепетильный. Он проконтролировал бы, уезжая.