Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Вспомнилась серая простынь на зловонной кровати и измаранные обои.

— И всё же. Вы бы заскочили. Убедились.

— Не стану же я в его комнату вламываться, — возразила хозяйка. — Денёк погодьте, цикл закончится, вернётся Митенька.

— Какой цикл?

Лидия Петровна проигнорировала вопрос. Она замерла, уставившись под ноги, сделалась вялой, точно впала в транс. Рысеев проследил за её взглядом, покосился на зарешёченный водосток. К прутьям прилипли пятипалые листья. В глубине плескалась вода, замурованная река Нищенка.

— Лидия Петровна?

Он подумал о клоуне, прячущемся в канализации. Но ведь то штат Мэн, к тому же — вымысел.

— Журчит, — выговорила женщина, таинственно улыбнувшись. Склонила голову к плечу. — В августе-то затопило нас. У железнодорожной платформы хорду строили. Трубу повредили, бестолочи. Тут, на Плющево, потоп был. Подвалы залило, норы разные. Пока Мосводоканал не очухался. И вылезло всякое.

Рысеев начинал подозревать, что у его хозяйки старческий маразм. Это бы объяснило некоторые моменты. Он прочистил горло и переспросил:

— Так вы зайдёте?

— Не сомневайтесь, Геннадий. Надо проконтролировать. Обязательно.

Туман маскировал прохожих, превращал их в бесформенные пятна, плоть от плоти серого морока. На панно, украшающем станцию Перово, конь с головой льва и змеёй вместо хвоста, зверь Апокалипсиса, щерил огнедышащую пасть. Возле Знаменской церкви, где императрица Елизавета венчалась с графом Алексеем Разумовским, одноногий калека монотонно стучал костылями по тротуару.

Зелёные лавочки, площадки для воркаута, супермаркет «Пятёрочка», там где были прежде дремучие леса и непроходимые болота.

Забившись под одеяло, включив весь свет, кроме того, что принадлежал Митеньке, Рысеев загуглил «Перово», но попадалась либо жизнерадостная реклама жилья, либо какая-то чушь про дом самоубийц и колдуна Брюса.

Свернувшись калачиком, внимая гудению в трубах, он думал о пустой комнате за стеной.

Проснулся он в темноте, окоченевший. Часы показывали половину третьего ночи. Рысеев намеревался укутаться потеплее и поспеть вернуться в радостный сон о море. Но мочевой пузырь вынудил плестись к унитазу.

Запах яблок, корицы и крупного животного витал в воздухе.

«Что-то мои нервы совсем расшатались», — подумал Рысеев.

На обратном пути он нехотя покосился в глубину коридора. Лужица света, натёкшего из комнаты, защищала от непроницаемой тьмы. Он разглядел картинку. Тигр теперь взирал не прямо, а чуть скосив жёлтые буркалы. Сместив морду. Потому что дверь была приотворена, и в узкой полоске между полотном и вертикальным брусом бурлил мрак.

Рысеев метнулся в свою комнату, грохнул дверью.

Попятился к дальней стене, захлёбываясь ледяным страхом. Желудок скрутило, сердце болезненно колотилось.

«Стоп! — воззвал он к логике, — я же не проверял, действительно ли Димка запер ту долбаную конуру. Это сквозняк откупорил её. Вот и всё объяснение».

Обозлённый на себя за панический побег, он распахнул оконные створки и вдохнул полной грудью. Ветер сдул с тумбы салфетки. Сердце постепенно утихомиривалось.

Рысеев упёрся ладонями в подоконник, рассматривая пейзаж. Укутанные в дымку здания, беспокойные кроны деревьев, пруд, над которым, словно пар над супницей, клубился туман.

Фонарь, напоминающий сверху двухголового тролля, бросал на асфальт сдвоенные кольца. Нечто серое пронеслось по освещённому пяточку и скрылось в кустах. Так быстро, что одинокий свидетель не успел различить детали. А потом раздался тихий свист, и Рысеев узнал лимонную курточку хозяйки. Она стояла во дворе, и посвистывала: ни дать, ни взять, собачница, выгуливающая пса. Но почему ночью? И почему под его окнами?

Снова серое пятно юркнуло в поле зрения. Исчезло под замшелым козырьком подъезда.

«Это не собака», — чувствуя на языке привкус меди, подумал Рысеев.

Лимонная курточка вошла в подъезд за своим питомцем.

Она что, поднимается сюда?

Рысеев захлопнул окно. Порыв ветра распахнул комнатную дверь. Он вообразил, как едет, дребезжа, лифт, и хозяйка теребит грязную шерсть животины.

Вместо того, чтобы достойно встретить чудную женщину, поговорить, он кинулся в кровать и натянул до подбородка одеяло. Из-под полуприкрытых век уставился на дверной проём, а неописуемый ужас терзал нутро. Лязгнул замок, незваные гости вошли в квартиру.

По коридору просеменило что-то большое, горбатое, что-то…

Митенька.

Убралось в боковую комнату.

Массивная фигура Лидии Петровны заслонила обзор. Рысеев смежил веки, осознавая, что это сумасшествие.

— Вы спите?

Хотел бы он спать. И не здесь, а как минимум в Лобне, на Димкиной раскладушке.

— Вы спите? — голос прозвучал ближе.

Старуха вторглась в его спальню.

«Да вскочи ты, — взмолился Рысеев, — устрой скандал, вышвырни её и завтра же убирайся сам».

Он лежал, зажмурившись, сжав под одеялом кулаки.

Матрас заскрипел и продавился. Она что, села на кровать? Или…

— Вы спите? — прошипела Лидия Петровна, и он распахнул глаза.

Старуха нависала над ним, грязные сапожки упирались в постель. Ноги она держала прямыми, при этом согнувшись в пояснице и вплотную склонив к квартиранту кривящиеся губы. Поза, достойная акробатов.

— Какого…

— Он не спит! — то ли запричитала, то ли заулюлюкала женщина, и отпрыгнула, в миг очутившись на полу.

Бахнул о стену алюминиевый кругляш дверной ручки. Рысеев барахтался, пытаясь сбросить одеяло.

— Вы не бойтесь, — сказала Лидия Петровна с придыханием, — Волглый вам не сделает больно. Если не сопротивляться, не сделает.

Крик застрял в горле, когда Рысеев увидел соседа. Серую, перекрученную, словно древесные корни, тварь, всю состоящую из обрубков собачьих лап, из замусоленных хвостов, из голов безродных дворняг, в чьих скалящихся пастях увязли прелые листья и мёртвые мотыльки. Существо должно было смердеть трупами, но всё, что ощутил Рысеев — запах промокшей шерсти, канализации, осени. Оно шло, отталкиваясь многочисленными конечностями, и морды болтались под брюхом, как вымя, а слюна сочилась с клыков. Из нагромождения дохлятины на ошеломлённого Рысеева глядело человеческое лицо, тронутое гниением лицо квартиранта. Раззявленный рот пророс гроздью когтистых собачьих лап, а в пустой глазнице извивался, лакая воздух, шершавый красный язык.

Но тот, кого хозяйка назвала Волглым, хоронился за мешаниной морд и лап.

И он первый вцепился в Рысеева.

*

— Купавенский пруд, — нахваливала хозяйка, словно не слышала настойчивой трели. — Настоящее украшение Перово! На северном берегу, на улице Лазо, раньше стоял дворец царицы Елизаветы, его проектировал…

— Простите, — вежливо прервал Саша Фирсов, — вам звонят.