Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Где? Где? — бормотали они.

— Смотри! Смотри! — Ликование срывало шепот в стон.

— Там! Там! — И не разобрать, которая из них заметила первой и теперь тянется лапищами, словно ребенок.

Лесю скручивало злостью и жалостью. Хотелось стегануть по беззащитным ладоням крапивой, хотелось закричать, отпугнуть, встряхнуть их как следует, чтобы пришли в себя. Но их пустые глаза, в которых мутно плескалась лесная вода, смотрели преданно и влюбленно. И Леся позволяла им подойти ближе, прижаться горячими лбами, заискивающе поглядывать из-под растрепанных волос.

— Когда я решилась пойти, — доверительно шептала ей Вельга, пока они шагали по краю оврага. — Долго думала, как бы так сделать, чтобы не искали. Там нянечка была хорошая… Тетя Зоя. Остальные бы не хватились, а она бы заметила. Хорошая женщина… Добрая. Руки золотые…

Она все говорила и говорила, дергала Лесю за рукав, а сама — звенящая, как роса, но пустая, полая будто. Леся никак не могла себе объяснить, почему так чувствует. Но верила новому чутью крепче, чем зрению и слуху. Это на вид безумицы — обычные женщины, уставшие только. Истощенные. А глянешь внимательнее — полости с туманом, из всех желаний только одно в них и живо. Хотят наполниться. Ищут чем, ищут кем. Бобуром ли, товаркой своей совиной, лесом. Только не пустота, только не сосущее под ложечкой ничего вместо разума. Тут бы пожалеть их, но Леся злилась.

И зачем они ей? Что с ними делать? Вести сквозь лес, аукать через чащу, зазывать с собой. И бросить. Оттолкнуть от себя. Направить в бездну пустоты. Леся поглядывала через плечо на притихшую, выбеленную страданиями Тату, от волка в которой и маски не осталось, и представляла, как легко войдет в ее мягкий живот лезвие. Раз. Другой. Третий. Кровь хлынет на руки, теплая-теплая, живая еще. Леся с трудом сглотнула. Ее мелко трясло. Забытая было рана снова пульсировала, грелась под повязкой. И некому было почистить ее и промыть.

Ан-ка. Ан-ка.

Имя совы горело во рту, будто к небу прислонили раскаленную добела ложку.

— Я ей сказала, что меня в палату переводят общую, которая в корпусе другом… А сама ночью фьють! И через забор. — Вельга победно улыбнулась, схватила Лесю за руку. — Молодец я?

— Молодец.

В покорно идущих следом безумицах сложно было узнать жуткие тени, что выбрались из оврага прошлой ночью. Чем дальше отходили они от деревянного истукана, чем окончательней застывала кровь Анки у его подножия, тем беспомощней и слабей становились ряженые. Леся почти видела, как тонко звенит последняя ниточка, что удерживала их от самого дна. Один конец привязан к раструбу Бобура, а вторым перехвачено горло каждой, ему отдавшейся.

— Далеко еще? — вполголоса спросила Леся, не обращаясь ни к кому толком, надеясь, что откликнется Лежка.

Вопрос утонул в сопении, шелесте одежды и тяжелом дыхании. И Леся послушно зашагала вперед, из последних сил не слушая, что там бормочет истертая страданиями Вельга, лишившаяся и разума, и оленьих рогов.

Как стемнело, Леся и не заметила. Усталость в ней нагнеталась грозовыми тучами, вот-вот прольется тяжелым дождем, вспыхнет ослепительной молнией, прогрохочет по всем углам. Леся с усилием заставляла себя идти вперед, выхватывала взглядом спину Лежки и делала еще один шаг вслед за ним. Хотелось есть. Горло пересохло от жажды. В ботинках хлюпало.

— Нельзя нам сегодня идти, — прозвучало наконец-то, и Леся первой повалилась на траву в стороне от тропы, по которой они так упорно шли.

Чьи-то руки подоткнули края шали так, чтобы влага от земли не пробралась сквозь рубаху к телу. Кто-то сунул ей под голову мягкий мешок. Кто-то заботливо помог подняться, когда в отдалении затрещал костер, забулькало в котелке травяное варево.

— Выпей, — попросила ее Вельга, протягивая плошку, пахнущую терпко и горько. — Мертвая говорит, так силы вернутся.

Леся огляделась. Пока она дремала, то и дело опрокидываясь в дурманный морок, полный шепота, сопения и звериного духа, на полянке развели огонь, согрели воду, разложили сухари по распоротым банкам с тушенкой. Мертвая сидела в тени, подобрав под себя ноги. Она прикрыла глаза, но в нервном подрагивании плеч угадывалась настороженность испуганной птицы: еще чуть — и взлетит.

Питье оказалось таким горячим, что вкуса Леся не разобрала — опрокинула в себя махом, зажевала сухарем, размокшим в мясном соке, и тут же свернулась под шалью, затихла. По другую сторону ее драного кокона бродил Лежка, перекладывал вещи, чтобы не промокли, подкидывал в костер палочки, тихо переругивался с мертвой теткой.

— Совсем плохой. Тоже мне волк.

— Он устал.

— Лихо его потрепало, как щенка.

— Перестань.

— А ты мне не указывай, мальчик. Лучше отвара ему подай, коль в прислужники записался.

— Он брат мне.

— И Хозяин.

Замолчите! Замолчите! Закройте свои сумасшедшие рты! Все в Лесе порывалось вскочить, раскричаться на них, заставить прийти в себя, обрести разум, заговорить, как обычные люди, а не лесные чудища. Но тяжесть прожитого дня прижимала к земле. Леся лежала и слушала, лежала и мучилась, мерзла и засыпала, засыпала и мерзла.

— Ей холодно. Дрожит.

— Надо согреть.

— Ложитесь, ложитесь!

Зашептались над Лесей и тут же рухнули рядом, обвили ее цепкими лапищами, прижались костлявыми телами. Раскаленный жар безумиц обжег резко и невыносимо. Леся бы вскрикнула, да не хватило сил. Лежать среди них, пахнущих мокрым деревом и псиной, было невыносимо. Встать, раскидав, как соломенных кукол, невозможно. Леся притихла, стараясь дышать ртом, чтобы чужой смрад не забился в нос, и принялась ждать. Первым затих Лежка, засопел у костра. Леся подождала, пока безумицы ослабят хватку, ускользнут в мутный сон. Прислушалась — не скрипят ли ветки под ногами у мертвой? Тишина. Леся откинула шаль, подобралась и рывком встала. Коренастая Лада дернулась сквозь сон, две товарки ее остались без движения.

Лес спал, оплакивая росой еще один день. Влажный дух его расползался по поляне, костер слабо тлел через туманную дымку. Пахло влажной землей, грибницами и дымом. Леся переступила через спящих безумиц, скользнула в сторону, обхватила себя за плечи — зябко, свободно и страшно было в спящем лесу. Казалось, ступи на тропинку, и она вынесет тебя именно туда, куда нужно. Только нужно кому? Леся зажмурилась, представляя место, в которое ей стоило бы стремиться. Но лес, спящий, бесконечный в своем размахе, заслонил все мысли и желания. Она и не помнила почти ничего, кроме леса. Горло перехватило страхом. В ответ зашипел погасший костер. Леся шагнула к нему, почти опустилась рядом, решаясь обхватить за плечи Лежку, дремлющего у пепелища. Тепло и покой, запах хлеба и надежных стен. Чего еще желать среди лесной ночи?