Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Ну, как знаешь, — пробормотала Поля.

На безрыбье поредевшего рода и тонкий мальчик сойдет за Хозяина. А там пробудится озеро, поднимется тот, кто спит на его дне, и поглядим, что к чему.

— Ты идешь?

Сквозь листву пришлая девка виделась неясно, будто через неглубокую воду, расплывалась в чертах, зыбко покачивалась на тонких ножках, куталась в шаль. Глашина работа. Заботливая, старая, заговоренная на тепло. Захотелось дотронуться, погладить пряжу, но Поляша только кивнула, мол, иду-иду, и поспешила по тропинке. Нежданная приязнь пришлой девки ее пугала. Да и вся она — настойчиво просящая звать ее по лесному имени — то и дело путалась под ногами, мешалась, сбивала с толку, как попавшая в глаз соринка. Ей бы брести понуро, как безумице, а она другими пришлыми верховодит. Ей бы бояться зверя, сторониться лесных людей, а она бросается в самое пекло. Прав был Батюшка, нет в безумицах ничего, только голод да пустота. Чем заполнить его желает девка? Уж не мальчиком ли нашим? Уж не новым Хозяином, в которого тот силится вырасти?

Поля закусила губу, чтобы не рассмеяться. И правда, на ходу девка то догоняла идущего впереди нее Лежку, то хватала его за руку, то говорила с ним весело. А тот краснел, покрывался жаркими пятнами, багровел ушами. Чудны твои дороги, человечья душа. Засыпает лес, чуть зазеваешь и ногою в болото вступишь, а девка вон шепчет что-то мальчику, прыскает сдавленно в кулачок. И ладно бы шла куда! К серому дому идет. Считай, на погост.

— Засмотрелась, небось? — Жаркий рык раздался у самого уха.

Поля и не заметила, что волк подобрался так близко.

— Жалко их, несмышленые совсем. Молодые.

— Молодой-то молодой, а черемуху видела? — Демьян сверкнул зубами, на осунувшемся лице улыбка вспыхнула ярко и зло. — В цвету вся. Небось, думаешь я ее, так нет — он.

Лихорадочный блеск глаз, всклокоченная борода, волосы, неловко схваченные в хвост. Из могучего зверя Демьян вдруг обратился в лесное чудище. Раненое, подохшее почти, но выкарабкавшееся на одной ярости и боли.

— Да куда тебе, Демьян, — вздохнула Поляша, переступая через поваленную ветку. — Ты не про жизнь. Не про цвет. Не про мед. Ты про кровь и страх.

Он мотнул головой.

— Чему учили, тому и выучился.

— Уж не я тебя, дружочек, тому учила.

Березовая роща, к которой они наконец вышли, стояла, прозрачная на просвет. Нежная в своей тишине и робости, юная, хоть и была постарше лещины с бором, она тихо шелестела листвой, позвякивала в вышине сережками. Поля бросилась было к первому стволу, хотела прижаться щекой, почуять, как ровно и сильно течет в нем жизнь — исконно женская, понятная и великая, но запуталась в мертвых ногах и осталась на месте. Это раньше ей позволено было без устали бродить по роще — то одну березоньку огладить, то другую, то присесть на теплую землю, прислониться спиной, то задремать, разглядывая сквозь сон, как кружатся между стволами белоснежные образы. А теперь былые товарки не примут ее в свой круг. Нечего мертвому пристраиваться к извечно живому.

— Роща уже, — проговорил Демьян, бесстрашно прикасаясь к ближней березоньке. — Скоро выйдем из леса.

Поля с трудом сдержала разочарованный стон. Глупый ты чурбан. Столько счастья, столько воли тебе даровано — иди по чаще, куда глаза глядят, и каждый куст тебе рад будет. Да только слепые глаза солнца не видят, а душа слепая путь свой не разглядит.

— Так и сбежишь? — спросила и сама не поверила, как сжалось все внутри в ожидании ответа.

Демьян вернулся на тропинку, отыскал взглядом мелькающую между стволов спину брата. Тот шел впереди остальных, неловко поддерживая за локоть пришлую девку. Поляша тоже глянула на них, но тут же отвела глаза. Нежданная приязнь двух щенят перестала ее занимать.

— Ну что? — требовательно, грубо почти дернула она замешкавшегося было Демьяна. — Вместе с девкой пришлой пойдешь? В дом серый?

— Ее Леся зовут, — только и ответил он, зашагал быстрее.

Острым укололо в грудине. Поля сжала пальцами горло, чтобы не издать ни звука. Знала, что уйдет. Своими глазами видела, как другого учит. А все не верила, курица эдакая. Все думала, обойдется. Еще походим по лесу. Два несчастья — лебедица да лесовой, берегиня да волк, еще поскалимся. А тут осталось-то всего ничего. Через рощу да к бору. Так и застыла без движения, дыхания и мыслей. Комок тоски по грядущему. Демьян почуял неладное. Оглянулся через плечо.

— Рад бы, да не смогу, — бросил он. — Дело у меня осталось. Вот найду пропажу… И уйду.

Больше он не оборачивался. Да и Поля шагала без устали. Страх в ней множился и томил, болел в сердце, наливался в ногах дурманной тяжестью. Но сквозь него, как солнце через листья, пробивалось давно забытое тепло радости. Не сегодня, не завтра. Потом. Еще походят они. Поскалятся. Ничего.

Пока сама себя покоила, и не заметила, как сошла с крепкой тропы. Под ногами начало всхлипывать. Потянуло гнилью и мокрым холодом. Там, где раньше вилась себе гладко тропа к серому дому, теперь заболотилось, затопилось. Не болото еще, но и лесом не назвать. Закончилась березовая рощица, смешалась с пахучими липами, ольхой и молодыми кленами. Вверху зеленая благодать, а ближе к земле — влажная низина. Ноги промокли, заклокотало в груди. Поля закашлялась, сплюнула черную жижу. Лес отторгал ее, глупо было надеяться на обратное. Но в глубине утихшего сердца Поля ждала небывалого чуда. Вдруг придет она в чащу, и мгновенно излечатся раны, застучит под ребрами, вспыхнет жаром лицо. Не случилось. Только старая боль разбередилась новой тоской. А сквозь засыпающую листву все тянулся сыновий плач, чем ближе к болоту, тем громче.

Одна безумица, та, что тащила мешок с волчьей мордой, будто услышала его. Вытянулась в струнку, застыла. Выцветшие волосы облепили лицо.

— Чего, Татушка? — спросила ее вторая.

— Плачет кто-то, — слабо шевеля губами, пробормотала волчиха. — Не слышишь?

Не слышала. Никто, кроме Поли, не слышал. Ей-то можно, она и мать, и мертвая берегиня, тут сам лес велел различать в болотных чавканьях человечьи голоса. А этой-то откуда такая напасть? Видать, глубоко пробрался в нее гнилой дух овражьей низины.

— Мало ли кто здесь слезы льет. — Поля поспешила к застывшей безумице, вцепилась в локоть. — Идти надо, чего стоишь столбом?

Та потупилась и послушно заковыляла между кочек, то и дело проваливаясь в болотные ямы. Олениха за ней. Остальные заминки и не заметили. Девка пришлая тихонько посмеивалась, оттягивая Лежкину руку, волк убежал вперед проверять дорогу. И только приземистая кабаниха пристально следила за Полей, подозрительно сощурив круглые глазки.

— Странно мы идем, — сказала она, заслонив дорожку.

С обеих сторон чавкало неглубокое болотце. Ступать в него не хотелось, и Поляша остановилась прямо перед злобной бабой, готовая вцепиться ей в лицо, если будет на то надобность.