Евгений Меньшенин - Передвижная детская комната

«Знаешь, мама, а ведь это ты виновата. Не я, а ты. У тебя были деньги, и ты могла оставить их мне, но вместо этого ты подарила их банку. Пожалуйста, добрый банк, пользуйся на здоровье, а моему сыночку хрен с маслом, потому что он долбаный идиот и трус. Если бы у меня были деньги, я бы не пошел работать в такси. Вложил бы их в недвижимость, или в акции какие-нибудь, или в евро. Но нет, я пошел работать таксистом, чтобы оплатить юриста, который, возможно, мне и не поможет вытащить эти деньги из банка. Может, он вообще меня кинет. Как тебе такой вариант, мама? Ты, наверное, сейчас смеешься надо мной там со своими Андреями из Ростова и Беллами – мучителями и убийцами. Все вы там одинаковые, сраные маньяки. И тебе там самое место, мама, самое место. А если бы ты меня не пристегнула к себе, когда я только закончил школу, если бы не устраивала свои истерики – „ой, Мишенька, а что я без тебя буду делать? А что я, а как я? В больницу, в сад? Как квартиру прибирать?“ Тьфу, блин! Я хотел учиться, а у тебя твоя сраная квартира, и пыль, и грязь. Наняла бы уборщицу или домохозяйку, у тебя ведь были деньги, и мне бы могла дать на учебу. Нет, вместо этого я был твоей долбаной сиделкой. И чему я научился? Научился давить людей на машине, научился втыкать отвертки в шеи, научился быть идиотом, придурком, дегенератом. Да? Научился. А может, тебе стоило школу открыть, школу идиотов и тупоголовых кретинов? Выпускала бы таких, как я. Знаешь, а ведь, скорее всего, я был бы лучшим учеником.».

«И что? Довольна ты? Старая кошелка. Довольна? Наверняка довольна. Ты испортила мне жизнь. Испортила, мама, и что мне теперь делать?»

«ЧТО… СУКА… ПРИКАЖЕШЬ… ДЕЛАТЬ?»

Тут Миша понял, что совершенно ничего не видит и не слышит. До него доносилось только его дыхание. Казалось, что оно наполнило весь мир. И тогда он свалился в траву без сознания. Мир заполнило гулкое «у-у-у-уф» и «ху-у-у-у». Тьма протянула руку, и Миша принял приглашение. Черное болото засосало его.

Он летел куда-то, но не вниз, как должно быть, а вверх, как пузырек газа в пиве или в газировке. Пиво Миша не любил. Пробовал только однажды. Мамка к алкоголю была равнодушна. Но когда увидела его пьяным, то наказала сына.

Он выпил после того, как они закончили с Машей. Некоторое время он не мог прийти в себя. Ему тяжело было смириться с мыслью о том, что произошло с его подругой. Сначала он сидел и смотрел в угол комнаты, потом мама решила провести терапию и заставила его чинить сарай. Он прибил одну доску и сломал палец молотком. Слезы текли из глаз, но он ни слова не сказал.

Мамаша отвезла его в больницу, и там ему наложили гипс. Вечером он достал мелочь из своей копилки, где собирал сдачу с покупок. Ему не всегда перепадала сдача, а лишь тогда, когда мамка забывала ее забрать. Он пошел в ларек и купил себе бутылку крепкого пива. Попросил самое дешевое. Он думал, что с пива станет легче.

Но стало еще тяжелее.

Даже пьяный он чувствовал горечь, вот только алкоголь позволил еще сильнее сосредоточиться на ней, как и на своей вине. Почему-то пиво, вместо того чтобы помочь, сказало Мише – дружок, прими свою вину, смирись с ней, ты виноват, да, ты виноват, тебе нести этот крест до конца жизни, и лучше будет, если твоя жизнь будет покороче. Меньше душевных страданий, меньше проблем, просто возьми бритву и сделай красивые узоры на руках .

«Нет».

Да, давай. Ты ведь плохой человек. Ты ведь плохой.

«Нет».

Да.

Миша спорил с пьяной совестью, и кто знает, к чему бы привел спор, если бы мамка не пришла в сарай, где Миша сидел на старом кривом стуле и пил пиво. Он не хотел идти на болото и прятаться там от мамки. Во-первых, мамаша теперь знала про болото. Он сам ее туда отвел. А во-вторых, потому что там осталась Маша. И он боялся, что, когда придет туда, сядет на камень, в тишине услышит, как со дна болота поднимаются пузырьки, а когда они будут лопаться, то из них будет доноситься голос Маши.

Зачем ты это сделал?

Он боялся, что со дна поднимется то существо, которое хотело схватить его за пятку, когда он чуть не упал в болото, и оно приведет с собой Машу. Теперь они друзья. Теперь она его девушка.

После такой мысли Миша расхохотался. А потом дверь сарая распахнулась. Он ожидал увидеть на пороге утопшую, с тиной на голове, распухшую от воды, с ордами ползающих по коже жуков и пиявок, под руку с болотным чудищем. Но это оказалась мамка.

– Мамка, теперь Маша встречается с болотным монстром, – сказал он ей заплетающимся языком.

Она врезала ему по лицу так сильно, что на секунду ему показалось, что он вовсе не пил. Но потом его накрыло еще сильнее, и он расклеился. Он выронил банку, попытался встать, но упал на грязный пол сарая. Ударил загипсованной рукой о лопату, будто звонил в гонг. Первый раунд за его мамашей.

Она подняла его и сказала, чтобы он больше не говорил ни о Маше, ни о болотном чудовище, пока не придет в себя. Говорить об этом можно, но в определенном ключе. Например, когда хочешь поставить в пример какой-нибудь случай, где легкомысленная шлюха получает по заслугам, или когда хочешь показать, что непослушание и неподчинение своим матерям приводит к дерьмовым ситуациям. В таком случае Маша сама просится, чтобы о ней вспомнили.

– Но никогда не говори: «Мама, что мы наделали? Это мы виноваты». Нет, такому не бывать. И слышать не хочу. Закрой свой рот, сын, ты пьян.

Она отвела его домой и заперла в своей комнате.

Он проспал всю ночь, и ему снились пьяные сны, где образы расплывались как мыльные пузыри и стирались из памяти.

Утром у него наступило первое и последнее похмелье, которое благодаря сотрудничеству с его мамашей навсегда отбило охоту пить алкоголь.

Мама заперла его в комнате без еды, воды и туалета. Хотя нет. Туалет был – она поставила пустое ведро у кровати, чтобы он не обоссал все углы. Он долбил в дверь гипсом и просил таблетку от головной боли, но мамаша будто бы и не слышала. Она даже не подходила к двери. Он хотел заорать, позвать на помощь, открыть окно и кричать проходящим мимо людям, чтобы его спасли. Но передумал. Он не хотел привлекать внимание, потому что думал, что человек, взглянувший на него, сразу поймет, что он сделал с Машей. Будто это было написано у него на лбу. Зеркала в его комнате не было, чтобы подкорректировать («я лю убил Машу») или стереть надпись. И спрыгнуть из окна он не мог, они жили на третьем этаже. И дверь невозможно было выбить. Она была толстой и прочной. Но он попытался. Впустую.

Он лег на кровать, намереваясь пережить похмелье в удобном положенье. Но это далось ему нелегко.

Через некоторое время его начало тошнить. И ведро пригодилось. Также оно пригодилось, когда он захотел в туалет.