София Серебрянская - Чёрная роза [СИ]

— Дай я посмотрю! — Эмиль бесцеремонно отпихнул Хару от дыры в стене. — Ага, это Рубиновая Спальня… Значит, вот оно что!

— Что? — осторожно уточнил Оберон. Племянник директрисы снова напустил на себя важный вид, и уже после произнёс вполне очевидные слова:

— Кто-то пугает тебя. Может, прикрывает рот платком или использует какие-нибудь устройства для изменения голоса… И говорит в эту дыру!

— Чья это спальня-то? — поинтересовался Хару. Ответил ему Ансо, необычайно важный от осознания того, что и он пригодился в их компании, предварительно понизив голос до шёпота:

— Там двое живут. Эдуард Хамон и Кловис Бертран.

— И кто-то из них меня пугает? — удивлённо протянул Оберон, мигом утрачивая прежнюю пугливость: ещё бы, чего ему теперь-то было бояться, когда он точно знал, кого сторониться. Племянник директрисы снова положил в рот большой палец, про себя подумав, что неплохо бы обзавестись трубкой:

— Да. И кто именно, мы скоро выясним. А когда узнаем, кто это, выйдем на убийцу… Или, по крайней мере, на его сообщника.

Йори наблюдал за происходящим молча. Пусть его тоже пугало происходящее в академии, но почему-то гораздо важнее было понять, кому же принадлежит то имя. Гильберт. Быть может, юноша с портрета, а может, и совершенно другой человек.

И почему та странная женщина-призрак так обратилась к нему? И почему она сказала «Не ты — чёрная роза»?..

Вот уже полчаса, как собравшиеся в Жемчужной Спальне молчали, пусть и перебрались в комнату близнецов как раз затем, чтобы обсудить новую информацию. Молчал и Ансоберт, и важно дующийся Эмиль, за неимением трубки по-прежнему изображавший, что курит собственный палец, и не захотевший оставаться в одиночестве Оберон, и близнецы. Йори вовсе был погружён в свои мысли, отличные от размышлений большинства собравшихся. Наконец, Эмиль нарушил тишину неуверенным вопросом:

— Как полагаете, господа, кто из этих двоих более подозрителен?

Пусть он старался даже своей речью подражать киношным детективов, по его растерянному взгляду было ясно: он даже и не думал, что им удастся каким-то образом выйти на преступника. Изначально племянник директрисы воспринимал «собственное расследование» как обречённую на провал игру. Игру, в которой более увлекателен был сам процесс расследования, чем конечный результат. Если бы жизнь была похожа на фильм, Хару решил бы, что Эмиль вовсе сам всё это подстроил. Но нет, он был с ними всё это время и никак не смог бы раздвоиться, да и, похоже, горе-Пуаро действительно боялся.

— По-моему, они оба подозрительные, — пробурчал Оберон. — Ни тот, ни другой ни с кем не общаются, сидят по своим углам…

— А может, они оба — преступники? — высказал своё предположение Ансоберт, но его предположение тотчас было отвергнуто Шерлоком Холмсом местного розлива:

— Ты что, не видел, как они ругались тогда, сразу после пожара? Да они терпеть друг друга не могут! Ладно Кловис, он ещё мог такое сыграть, но вот Эдуард актёрским талантом отнюдь не страдает. Нет, преступник только один. Но кто?

— Может, всё-таки обоих проверим? — не отступал Ансо, горящий жаждой мести. — Оттащим их в подвал, привяжем к стульям, допросим хорошенько…

— Нет, никуда не годится! — Хару хлопнул себя ладонью по лбу. — Мы кто, детективы или отряд линчевателей?! Может, они ещё и не виноваты!

— А дыра в стене? Думаешь, кто-то способен пробраться в чужую комнату ночью? Ладно бы мне днём эти поганые голоса чудились, — ощетинился Оберон. Племянник директрисы торопливо замахал руками, ради такого случая оставив в покое воображаемую трубку:

— Не будем ссориться! Не время сейчас. Давайте действовать по-другому…

Собравшиеся в Жемчужной Спальне с интересом уставились на Эмиля: естественно, им хотелось узнать, что такого придумал местный заводила. Тот тем временем схватил первый подвернувшийся под руку блокнот и, записав имена подозреваемых, сосредоточенно сдвинул брови:

— Итак, какие у нас могут быть аргументы в пользу того, что виновен Эдуард?

— Он жутко скрытный, и ещё странно, что он перевёлся в академию в конце прошлого года, а не в начале этого, — подал голос Оберон. Записав его слова, гордый носитель блокнота проговорил:

— Я ещё от себя могу добавить: он о чём-то спорил с Амбруазом, и я, если начистоту, не верю, что они говорили о катакомбах. И почти сразу после этого случился пожар. Так, что ещё?..

Воцарилась всё та же тишина: никто не мог и слова больше сказать о почти незнакомом юноше. Поняв, что больше аргументов ни у кого нет, Эмиль принялся со скоростью бешенного пулемётчика строчить что-то под именем Кловиса, бормоча при этом:

— Во-первых, он актёр, а истории известны случаи, когда актёры, чтобы вжиться в роль маньяка, сами становились маньяками… А Кловис такой, что ради славы нам всем глотки перегрызёт.

— Ты это сейчас серьёзно? — удивлённо покосился на племянника директрисы Ансоберт. Тот, заметно смутившись, пробормотал:

— Ну… Я в кино такое видел. Ладно, это под вопросом, теперь дальше… Эдуард не кажется мне таким уж творческим человеком. А ведь нам написали в стихах целый сценарий происходящего! Ну, ту «Сказку о десяти сестрах», помните?

Оберон, не понимающий, о чём идёт речь, уже открыл было рот, собираясь задать вопрос, но его перебил Хару:

— Сценарий! Помните, что сказал Эдуард, когда Кловис истерику катал после пожара? Что-то вроде «Уж прости, что забыли тебе дать сценарий». Может, он знал о подделке? Или сам же её и подбросил?

Задумчиво пожевав карандаш, Эмиль всё же отметил это в своём блокноте. Но всё же закончил и свою мысль:

— Стихи ведь не просто взялись с потолка, их нужно было ещё и написать. А сделать это мог только человек, который, по крайней мере, интересовался чем-то подобным. Конечно, мы мало знаем об Эдуарде, но, по-моему, сочинение стихов — отнюдь не его талант. Да и потом, всё происходящее слишком сложно обставлено. Покушения, все абсолютно разные, пожар, который мог закончиться непредсказуемо, попытки напугать Оберона… Для такого нужна ну очень богатая фантазия.

— А кто сказал, что у Эдуарда нет этой самой фантазии? — справедливо заметил Хару. — Тем более бред насчёт того, что Кловис вживается в роль маньяка. Ему-то это зачем? Ты ж сам говорил: он — звезда сопливых сериалов про любовь. Ему просто не нужно амплуа маньяка!

Выдержав многозначительную паузу, Эмиль обвёл присутствующих заговорщицким взглядом:

— А вот тут ты ошибаешься! Понимаешь, он всё то время, что снимается, работал на износ. Результат — куча одинаковых ролей, отличавшихся лишь именами героев да деталями сюжета. Почитал бы ты, что о нём писали одно время в газетах, понял бы: пока что он — актёр одной роли. Во всех своих фильмах он играл всё того же Марселона — и его подобия. Но зрителю уже не нужен Марселон, ему подавай новых кумиров. И что это означает?