Кристиан Винд - Призраки глубин

В детстве я нередко наблюдал нечто подобное, когда из вежливости соглашался выслушать бесконечные россказни одинокого старика, живущего неподалеку от молочной лавки. В хорошую погоду он выползал из-под сводов своей пропыленной квартиры, усаживался на покосившуюся цветочную клумбу и терпеливо поджидал, когда среди суетливых прохожих найдется хоть кто-нибудь, кто не откажется послушать о его былых приключениях. Но люди с раздражением отмахивались от старика как от надоедливой мухи, не желая тратить на него свое время.

Начав болтать, он мог продолжать делать это до самого вечера, счастливо щурясь полуслепыми глазами при упоминании самых радостных моментов из своей жизни. Чаще всего он травил откровенные небылицы и выдумывал на ходу, отчего каждый раз одна и та же история обрастала новыми деталями. А потом он пропал, и лишь через несколько месяцев я узнал о том, что старик умер. Тогда, каждый раз минуя покосившуюся клумбу, я невольно бросал на нее взгляд, и мне казалось, что это место осиротело…

Сейчас Херес напоминал мне этого несчастного. Поэтому, когда мы уселись в машину и мотор сердито зафыркал, я не стал возражать против того, чтобы ненадолго заглянуть в бывший дом капитана «Тихой Марии». Благо, он оказался не так далеко – одноэтажное здание линялого синего цвета стыдливо оголило свои давно не крашеные бока у самого причала.

Справа от дома раскинулась небольшая лужайка, на которой раскачивались старые погнутые качели. Они жалобно скрипели на ветру, слегка накреняясь то вперед, то назад. На крыльце я заметил несколько плетеных кресел и круглый столик, за которым, должно быть, нередко потягивал виски по вечерам капитан «Тихой Марии» в прежние, более счастливые времена.

Дверь оказалась не запертой, так что моряк просто толкнул ее ногой. Внутри было темно и сыро, так что мои глаза не сразу привыкли к полумраку. Зато Херес не терял времени даром и уже успел вытащить откуда-то увесистую пузатую бутылку из темно-зеленого стекла. Затем он откупорил ее, сделал глоток и протянул мне. Я отхлебнул прямо из горлышка и закашлялся – пойло было ужасно терпким и таким крепким, что вполне сгодилось бы для промывания ран.

– Что это за ром? – поинтересовался я.

– Это особый напиток моряков, – уклончиво ответил здоровяк, тряхнув своей курчавой копной, – приготовленный по древнему рецепту.

– Надеюсь, мы не умрем в муках после пары глотков? – спросил я, подозрительно принюхавшись к содержимому бутылки.

– Мореплаватели готовили и пили этот ром столетиями, детектив. Он помогает справиться с хандрой и печалью по дому, отбивает сон и бодрит.

– Звучит неплохо… – пробормотал Барри, последним прильнув к горлышку.

Диковинный вкус и аромат напитка нисколько не смутили его, напротив – он жадно отхлебнул из бутылки, по меньшей мере, раз пять. Наверное, усатый инспектор всерьез надеялся, что традиционный ром моряков поможет ему совладать с тоской по Континенту и дому.

Спустя несколько минут бутылка капитана уже покоилась на полу пустой, а я мельком окидывал его гостиную взглядом, выискивая что-нибудь интересное. Но дом выглядел совершенно обыкновенно – старая добротная мебель, выточенная явно из массива дерева, запыленный диван и пара кресел к нему, низкий столик, выцветшие картины на стенах, изображающие всевозможные корабли и шхуны. Таких домов на Сорха было пруд пруди.

– Здесь очень уютно, – неожиданно проговорил полицейский.

Я заметил, как окосел его детский взгляд, – он явно перебрал крепкого пойла и теперь был изрядно пьян. Херес молча сидел на спинке дивана, разглядывая что-то в мутнеющем окне, за которым протяжно завывал ноябрьский ветер.

Барри принялся описывать круги по гостиной, рассматривая картины, полки открытых шкафчиков и заголовки тусклых журналов. А я все еще ощущал на языке горький привкус тягучего рома и некоторую неловкость за повисшую в комнате тишину.

– Что это? – внезапно подскочил толстяк.

Он остановился и прислушался. Казалось, что где-то в соседней темнеющей комнате что-то скребется о стену. Как будто оголенная ветка стучится от порывов ветра, выдавая свою заунывную осеннюю чечетку. Капитан тоже сначала навострил уши и напрягся, но затем равнодушно передернул плечами:

– Непогода на улице.

– Что-то это не очень похоже на непогоду, – громко сглотнув слюну, возразил инспектор.

Но прежде чем моряк успел открыть рот, дом заполнил громкий звон разбившихся стекол. Херес вскочил на ноги и ринулся в пустующую комнату, туда, откуда из-за чернеющего провала распахнутой настежь двери доносился звук. Я последовал его примеру, а Барри трусливо предпочел остаться в гостиной.

В помещении царил полумрак, и было очень холодно – окно комнаты оказалось разбитым. Я мельком отметил про себя, что мы оказались в детской – розовый сундук с игрушками и стены, увешанные отсыревшими рисунками, явно указывали на это. Посреди девичьей спальни возвышалась кровать, заботливо застеленная пушистым светлым пледом, давно покрывшимся слоем пыли, а позади нее серел голый оконный проем.

В осколках на подоконнике что-то копошилось, издавая громкий звон. Вначале я подумал, что это крыса или голубь, но капитан громко ахнул:

– Железная птичка!

Не поверив своим ушам, я осторожно подобрался к окну, стараясь не ступать на похрустывающие осколки. Сперва я заметил в груде битого стекла плавное движение, а затем из пригоршни бликующих частиц показалась изящная голова механической птицы и ее ажурные крылья.

– Это ведь та самая, которую нам отдал горбун, – тихо произнес я.

Игрушка замерла на несколько мгновений, словно прислушиваясь к моим словам, а потом вдруг резко повернула крошечную головку в мою сторону, накренила ее вбок и пристально уставилась на меня своим черным, немигающим глазом.

– Что она здесь делает? – воскликнул старик, опасливо пятясь назад.

– Гляди, Херес, – я указал пальцем на клюв металлической птицы. – Она разбила окно и пробралась в комнату.

– С чего ты взял? – испуганно прошептал громила, все еще отступая назад, к гостиной.

– Потому что у нее прогнулся клюв, и она сидит в куче осколков на подоконнике.

Я осторожно сделал несколько шагов вперед, наклонился и аккуратно вытащил птицу из груды стекла. Она не возражала, молча сидя в ладони и лишь немного поворачивая шею, чтобы не терять мое лицо из поля зрения. Игрушка следила за мной.

– Брось ты эту штуковину, детектив, – тихо попросил моряк.

– Ты что, боишься детской побрякушки, Херес?

– Посмотри, что она сделала с окном детской комнаты! – прошипел громила, тыча огромным пальцем в стену, у которой вовсю гулял ледяной ветер.

Инспектор, все это время наблюдавший за нами со стороны и нервно подергивавший усы, внезапно подобрался поближе и опасливо выглянул из-за спины капитана «Тихой Марии», подав голос: