Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Маруся мяла пустую банку и вновь проигрывала в голове последний разговор со Спортсменом, стараясь понять возникшее к нему чувство брезгливости. Заглядывая в самые дальние закутки души, искала ответ. Неужели виной отвращения является его так внезапно обезображенное лицо? Неужели внешность любовника сыграла с ней такую злую шутку? Боже мой, конечно нет! Его слова, его поведение, бред, схожий с предупреждениями лисы и призраков, в которых распознавалось что-то до предела чужеродное и отталкивающее. Когда мужчины ушли умываться, она для чегото вошла в избушку, стараясь держаться подальше от оставшегося у костра Спортсмена. Когда выходила обратно – возник прямо на пороге. От внезапности едва сдержала крик.

– Не бойся, – сипнул Спортсмен, – мне немного лучше. Знаешь, такое ощущение, что в голове сидят два жука. Один маленький и настойчивый, его голос еле слышен. Но я знаю, он хочет, чтобы я играл в мяч-ч. Другой огромный и скользкий, он перекрывает маленького и чего-то требует, обещая вечную жизнь. Я боюсь их.

– Ничего. Всё пройдёт, – отворачивалась Маруся, пытаясь проскользнуть к огню между дверью и Спортсменом.

Но он стоял непоколебимой скалой, загораживая выход:

– Мне всё противно. Я устал, мне надоели эти голоса. Мне надо в больницу.

– Придёт Командир, я с ним поговорю, – пообещала Маруся и всё-таки протиснувшись, побежала к костру, обнаружив, что держит в руке нелепую картофелину. Спортсмен плёлся следом, подошёл, водрузил ей на плечи ладони, от чего девушка содрогнулась.

– Скажи Командиру. Пусть со мной пошлёт Шурика. Он меня как-нибудь доведёт. Ладно?

– Договорились, – Маруся пыталась улыбаться.

Спортсмен протянул ей ключи:

– Возьми запасной. Вернёшься, приходи ко мне домой. Советская 44–14. Запомнила? Ты будешь навещать меня в больнице?

– Куда я денусь? – девушка сумбурно подхватила ключи, сдерживая раздражение: «Ну отвяжись ты наконец! Отстань! Я не хочу тебя видеть!»

– Если застряну там надолго, – еле слышно бубнил Спортсмен, – в кубке на серванте деньги. Возьми, купи себе платье, фату…

– Да, да, конечно, – отмахивалась Маруся, мозг вопил: «Он хочет взять тебя замуж! Боже! Нет!» И тут только впервые задумалась, стараясь отыскать первопричину вспыхнувшего раздражения.

– Я посплю немного, – Спортсмен, морщась от боли, прилёг у костра, – устал, как гад. Да отстань ты! СО СВОЕЙ ВЕЧНОСТЬЮ! Я хочу спать. ВСЁ ЗНАЕШЬ? И прекрасно. Укрой, Манька, спать хочу…

Балагур отхлебнул пиво и попросил:

– Спой что-нибудь весёленькое, боевое, а то все прокисают.

– Какие тут песни? Голоса нет, – попытался открутиться Шурик.

– Пой, раз гитару взял, – потянулся Иван.

– Спой, – откликнулась Маруся.

Шурик выплюнул хабарик, почесал лоб, потрогал мозоль на ладони и плавно, отстукивая темп ногой, запел:

Вскачь, резко, бурно перешёл – казалось, струны застонали:

«Песня!» – откликнулся второй, внутренний Шурик. «Песня!» – подтвердил третий, более глубокий.

Молчун, Борис и Маруся однако похлопали вяло.

– Если бы Спортсмен слышал, съязвил бы «к мамочке потянуло». А песенка нормальная, надо о тебе телесюжет потом сделать – поддержать юное дарование.

– Давайте спать, – сквозь зевок рыкнул Бортовский и сурово посмотрел на Молчуна. – Буди своего дружка, ещё простудится.

– Он в больницу просился, – вспомнила Маруся.

– Где я ему тут лазарет возьму. Найдём вертолёт, тогда… Что? Чего молчишь?

Молчун, пытавшийся растолкать Спортсмена, дёрнул того за плечо, тело перекатилось на спину. Откинувшееся одеяло обнажило перекошенное лицо. Теперь стало ясно, почему Спортсмен казался лишним – он был мёртвым среди живых.

– Он умер, – сказал Молчун. – Чёрт, он умер!

Все как-то сразу сгрудились в одну кучу так, что Марусе стало трудно дышать, и разглядывали раскрытый рот с вывалившимся набок, распухшим языком, закатившиеся под верхние веки глаза.

– Задохнулся? – спросил Балагур мрачно.

– Как? Почему? – взвизгнул Шурик.

Бортовский с облегчением смотрел на страшное лицо – одна проблема отпала сама собой. Маруся закричала и бросилась к мёртвому, обливаясь слезами, что-то бормоча про больницу. Ночь глухо рикошетила её плач, просеиваясь сквозь молчаливые чёрные деревья. Небо застыло над ними, отбросив попытку сорваться с гвоздей-звёзд. Ухнула ночная птица и притихла. Молчали и люди у костра.

Обессиленную Марусю отвели в сторожку.

– Ты ответишь за это, – дрогнул Молчун, косясь на Бортовского. – За всё ответите!

– Ответить? – сплюнул тот. – За что? Это я привёл банду? Это я его отметелил? Это я швырял гранаты? Засранцы!

– Замолчите, – потребовал Борис.

– Да кто тебе дал право?! – не унимался Иван, передразнил. – «Уничтожить зэков наша задача». Кто тебе разрешил? Кто ты здесь такой? Кто тебя послал, спрашиваю?!

Молчун резко двинул ему в зубы и подумал, что Толик давно собирался это сделать.

– Ах ты сволочь! – Бортовский поднял автомат, но остановился. Пистолет в руке афганца нацелился ему в лоб.

– Прекратите вы или нет?! – в свою очередь рассвирепел Борис. – Что дальше делать? Хоронить будем или как?

– Ну ладно, – заскрипел зубами Иван, подхватил автомат и отвёл глаза от нацеленного на него оружия. – Хороните. Хрен с вами. А я иду спать.

– Убери, – Балагур опустил сведённую не то злобой, не то судорогой желания убивать руку Молчуна. – Наделаете дел.

Молчун повиновался, сунул пистолет за пояс и ещё раз посмотрел на безжизненное тело Спортсмена.

– Как же так? Как же так? – всхлипывал Шурик, размазывая слёзы по соплям. – Глупо всё! Глупо! Понимаете?

Спортсмен умер. Внезапно, тихо. Костёр догладывал последнюю пищу из сухостоя. После выкуренной сигареты Молчун ощутил всю тяжесть случившейся беды и груз проблем с ней связанных.

– Я пошёл за лопатами, – сообщил Борис и накрыл мёртвое лицо краем одеяла. – Досталось ему сегодня.