Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Спортсмен перебрался поближе к костру. С благодарностью, но ничуть не удивившись, принял протянутую в кружке водку. Выпил, сжался от боли, облизнул пылающие после спиртного губы и опять закурил, глядя в огонь. Маруся начистила большую часть привезённой с собой картошки, покрошила в котёл, попросила его открыть пару банок тушёнки. Терпеливо орудуя консервным ножом, Спортсмен выполнил просьбу, а она села зашивать порванные трусики. А как быть? Всё равно носить нечего. Весь гардероб остался на лыжной базе.

– Возьми, – Спортсмен протянул открытые банки.

– Вывали сам.

Похлебка бурлила, напоминая о себе запахом неприхотливой еды. Голодным желудкам было не до претензий. Появился запачканный землей Борис, склонился, понюхал, произнёс банальность насчёт «не забыли ли посолить», и вновь исчез за избушкой. По звукам оттуда никто не сомневался в его занятости. Занятости делом неприятным, но необходимым.

– Маруська, – позвал Спортсмен. – Что же это происходит?

– До свадьбы заживёт.

– Фиг с ней, с мордой. Даже жалеть нечего, – он достал из кармана выбитую золотую челюсть, покрутил в пальцах и вернул обратно. – Плохо мне. Болит всё. Может, ещё плеснёшь?

Девушка покорно принесла водки, подумала и налила себе тоже.

– Ничего не понимаю, – жаловался Спортсмен. – Все провода перепутались. Временами даже не помню: где я? кто я?

– Пройдёт, – Маруся заканчивала штопку и искала повод, чтобы уйти в избу переодеться. Но Спортсмена как прорвало:

– Нога вот. Может и правда – вывих? В горле першит. Кто меня сегодня только не мутузил? – отхлебнул ещё глоток, сморщился. – Уродом наверняка останусь, как тот, одноглазый, – зажал глаз ладонью, покаркал смеясь.

Девушка старалась не смотреть на его лицо, на кровавые прожилки в глазах, выглядывающих из вздутий, на искривлённый нос, провал рта, безобразного без верхней челюсти, окаймлённого вспухшими порванными губами. Рыжая щетина напоминала ржавчину. Спортсмен быстро пьянел, но продолжал пить, запрокидывал голову, дёргая маленьким кадыком. В такие моменты чётко проступали глубокие ранки на горле.

– Зачем, спрашивается, в тайгу попёрся? Чего я здесь не видел? Из-за тебя. Так. Вот. А теперь? Кому с такой образиной нужен? Отворачиваешься? Смотри! Ты меня больше не любишь, да? Не нравлюсь такой?

– Прекрати кривляться! – он начал раздражать Марусю. Вот они мужики: нажрутся и выёживаются.

Спортсмен попытался закурить, но только рассыпал спички, пальцы ходили ходуном. Тогда он засунул руку в костёр, вытащил головешку, прикурил и бросил её обратно. К запаху супа примешался запах подгорелого мяса. Спортсмен потряс чёрной воспалённой ладонью:

– Как пахнет здесь!

Очарование, неожиданность случившегося накатили на девушку. Сейчас опять, опять! должно произойти нечто гадкое, неправдоподобное. Боже, зачем? Отблески огня плясали на лице Спортсмена, сжимающие сигарету губы марионеточно скривились:

– ИЗ-ЗА ТЕБЯ! Да что я говорю, ты и сама всё знаешь! Вы всё-всё про меня знаете!

Маруся попятилась. Она ещё могла вынести подобные фразы от призрака, но от Спортсмена – более жутко! Через край! Тот обхватил руками голову и застонал, покачиваясь:

– Говорили тебе – убирайся! Да не хочу я жить вечно! Сдохну! Хочу сдохнуть! Ох, как всё болит!

Девушка осторожно ушла, скрылась в избёнке. Сердце выбивало чечётку, сотрясая организм. Мысли ушли. Страх их выгнал, панический, разрывающий.

– Ого! Они уже костёр разложили!

Наконец-то! Вернулись! В оконце она увидела, как при свете костра из-за ульев вышли двое, что-то волоча за собой. Шурик! Что с Шуриком? Ах, вот он – плетётся следом. Что они тащат?

– Блин, опять зацепился, – Иван рывком дёрнул ногу, и кусты отпустили голову Газона.

– Тяжеловат, – выдохнул Молчун, держащий вторую ногу. – Куда его?

– Сюда, – вышел навстречу Балагур, показывая за избушку.

Они скрылись, волоча мертвеца за собой, громоздкая голова которого, подпрыгивая, елозила по траве. Маруся вырвалась, побежала за ними:

– Зачем? Зачем его притащили?

– Люди мы, аль нет? – вытирая пот со лба, изрёк Молчун. – Что ж, его в лесу бросать?

– И бросили бы!

– Уходи, Машенька, – предложил Балагур. – Мы сами. Иди за варевом смотри.

– Как Спортсмен? – Бортовский чертыхаясь искал по карманам сигареты.

– Живой. Болеет, – Борис взялся за лопату. – Давайте скопом навалимся!

«Я не хочу оставаться здесь и не хочу к костру. Что-то с Толиком… Болеет? Главное – живой», – она скользнула взглядом по вырытой кучке земли, по трём сваленным рядом телам и тихонько удалилась.

– Остальные где?

– В лесу, – хмыкнул Бортовский. – Одного вот… Пацан отыскал.

– Шура, чего встал? Хватай лопатку!

– Я не могу. Устал.

– Все устали. У лейтенанта – рука, Борис тоже ранен. Не филонь. Закопаем и делу конец.

– Вы что! Не понимаете! – Сашку трясло. – Это же люди! Мы убили людей! Мы – преступники! Теперь заметать следы?!

– Не люди это. Трупы, – оборвал Бортовский. – За работу, малый.

– Пошли вы со своей работой!

– Я те счас пойду!

– Подожди, – Молчун остановил Ивана, подошёл к Шурику, положил на плечи руки. – Чего разоряешься? Бандитов пожалел?

– Всё равно, – хныкал Сашка. – Нельзя же так.

– А они бы нас о-оч-чень пожалели! – пропел Балагур.

– Если на то пошло, Саня, у меня официальное разрешение их убивать, – Молчун заглянул ему в глаза. – Это сбежавшие зэки. При побеге убили двоих, ещё двое в больнице. Если хочешь – обнаружить и уничтожить их – одна из задач нашего отряда. А ты не знал?

– Это правда? – Сашка поднял глаза на Командира.

Тот хмурясь кивнул. Шурик всхлипывая взялся за лопату. Борис уже наметил контуры могилы и выкопал примерно с четверть. Но теперь из-за Газона предстояло копать глубже.

– Говорил: могилы раскапывать – примета плохая, как бы их копать не пришлось? Вот и копаем.

– Может гробы им? – сделал последнюю попытку Шурик.

– И каждому по отдельной яме? С крестами и венками! – озлился Бортовский. – Хочешь – ковыряйся. Хоть всю ночь. Да и в ночь не уложишься.

– Устал, – оправдывался тот.

– Давай спать пойдём! А трупики за стеной полежат? Кошмарики не замучают?

Спортсмен сидел в таком же положении – обхватив голову руками. Маруся попробовала суп – есть можно. Надо бы нарезать хлеб, но нож искать не хотелось, с недавнего времени испытывала к ним аллергию. Сами нарежут, если надо. По сути, они правы. Не оставлять же мёртвых в лесу? Кто знает: звери, вороны-стервятники, насекомые… Брр, гадость! Потом совесть напомнит. Лучший выход – предать тело земле. Только поздно уже. Зажгла спичку, взглянула на циферблат. Час ночи. Закурила. Вышла из дома. Спортсмена у костра не было…